Полночная библиотека - Мэтт Хейг

Добродушного вида розовощекий рыжебородый мужчина, имени которого Нора не знала, вошел в кухню сполоснуть чашку и улыбнулся им.

– Увидимся завтра, – сказал он с легким американским (или канадским) акцентом и прошлепал тапками обратно.

– Да, – ответила Нора.

– Увидимся, – откликнулся Гюго, прежде чем вернуться к главной теме – на этот раз приглушив голос. – Универсальная волновая функция реальна, Нора. Так сказала профессор Биссе.

– Что?

Гюго поднял вверх палец. Слегка раздражающий жест – мол, погоди минутку. Нора противилась желанию схватить его и повернуть.

– Эрвин Шрёдингер…

– Тот, что с котом[65].

– Да. С котом. Он сказал, что в квантовой физике каждая альтернативная возможность происходит одновременно. Все сразу. В одном и том же месте. Квантовая суперпозиция. Кот в ящике одновременно жив и мертв. Можно открыть коробку и увидеть, жив он или мертв, – так все происходит, но в каком-то смысле даже после открытия коробки он все равно одновременно жив и мертв. Каждая вселенная существует поверх других вселенных. Как миллион изображений на кальке – все с легкими вариациями, но в одной рамке. Многомировая интерпретация квантовой физики предполагает, что существует бесконечное число отклоняющихся параллельных вселенных. В каждый момент своей жизни ты входишь в новую вселенную. С каждым принятым решением. И традиционно считалось, что связей и переходов между этими мирами быть не может, хотя они происходят в том же пространстве, буквально в миллиметре от нас.

– Но как же мы? С нами это происходит.

– Именно. Я здесь, но я также знаю, что я не здесь. Я все еще лежу в парижской больнице с аневризмой. И занимаюсь скайдайвингом в Аризоне. И путешествую по югу Индии. И пробую вино в Лионе, и лежу на яхте где-то на Лазурном берегу.

– Я знала!

– Vraiment?[66]

Она подумала, что он довольно красив.

– Тебе больше подходят прогулки по набережной Круазет в Каннах, чем полярное путешествие.

Он растянул правую руку, как морскую звезду.

– Пять дней! Пять дней я в этой жизни. Это мой рекорд. Может, эта жизнь для меня…

– Любопытно. У тебя будет очень холодная жизнь.

– И кто знает? Может, ты тоже… В смысле, если медведь не вернул тебя в библиотеку, может, уже ничто и не вернет, – он начал набирать воду в чайник. – Наука говорит нам, что «серая зона» между жизнью и смертью – загадочное место. Это такая точка, в которой мы ни то ни другое. Или, скорее, и то, и то. Живые и мертвые. И в этот момент между двумя противоположностями порой – лишь порой – мы превращаемся в кота Шрёдингера, который может быть не только жив или мертв, но и принимать любую квантовую возможность, которая существует в соответствии с универсальной волновой функцией, включая возможность, когда мы говорим с тобой на общей кухне в Лонгйи-ре в час ночи…

Нора впитывала сказанное. Она подумала о Вольте, тихом и безжизненном под кроватью – и лежащем на обочине дороги.

– Но порой кот просто мертв, и все.

– Извини?

– Ничего. Просто… мой кот умер. И я попробовала другую жизнь, и даже в ней он остался мертвым.

– Печально. У меня была похожая ситуация с лабрадором. Но суть в том, что существуют другие люди, такие как мы. Я прожил столько жизней, что повстречал нескольких. Порой достаточно открыться другим людям, чтобы найти похожих на себя.

– Мне кажется безумием думать, что существуют другие люди, которые могли бы… как ты нас назвал?

– Скользящие?

– Да. Именно.

– Ну, возможно, конечно, но думаю, мы редки. Я заметил, что другие люди, которых я встречал – с дюжину или около того, – все были примерно твоего возраста. Всем по тридцать, сорок или пятьдесят. Одному было двадцать девять, en fait[67]. У всех было сильное желание что-то исправить. У них были сожаления. Некоторые считали, что им будет лучше умереть, но все равно они хотели жить в качестве иной версии себя.

– Жизнь Шрёдингера. Жив и мертв в собственной голове.

– Exactement![68] И что бы сожаления ни сделали с нашим мозгом, какое бы – как сказать? – нейрохимическое событие ни случилось, этого смутного стремления к смерти и жизни хватило, чтобы отправить нас в состояние междумирья.

Чайник подал голос, вода забурлила, как мысли Норы.

– Почему мы всегда видим одного человека? В том месте. В библиотеке. Или где-то еще.

Гюго пожал плечами.

– Будь я верующим, сказал бы, что это Бог. А поскольку Бог, возможно, тот, кого мы не можем увидеть или понять, то Он – или Она, или какое Ему пристало местоимение – принимает образ кого-то хорошего, кого мы знали в своей жизни. А не будь я верующим (а я и не верующий), я подумал бы, что человеческий мозг не в состоянии справиться со сложностью открытой квантовой волновой функции, поэтому он организует или переводит эту сложность в то, что понимает. Так появляется библиотекарша в библиотеке. Или дружелюбный дядя в видеопрокате. Et cetera[69].

Нора немного читала про мультиверсум и чуточку разбиралась в гештальтпсихологии[70]. Что человеческий мозг принимает сложную информацию о мире и упрощает ее, например, человек смотрит на дерево и переводит весь этот сложный узор листьев и ветвей в нечто под названием «дерево». Быть человеком – это постоянно превращать мир в понятные истории для поддержания его простоты.

Она знала, что все, что видят люди, – это упрощение. Человек видит мир в трех измерениях. Это упрощение. Люди – фундаментально ограниченные, обобщающие существа, живущие на автопилоте, выпрямляющие кривые улочки своего разума, что объясняет, почему они все время теряются.

– Точно так же люди никогда не видят секундную стрелку часов в середине тика, – заявила Нора.