Тысяча и один день - Александр Громов

Вот она – «Юдифь»!

Громадная, с два футбольных поля, самоходная платформа на поплавках, дрейфующая в океане где-то между Новой Гвинеей и дугой Каролинского архипелага. Посередине... нет, чуть сбоку, утонув кормовой частью в огромной дыре, вырезанной в палубе над волнами, что плещутся сорока метрами ниже, зависла схваченная мачтами чудовищная туша носителя. С противоположного края – вертолетная площадка и причальная мачта для дирижаблей.

Понятно, основное сообщение с материком осуществляется судами и изящными, экологичными дирижаблями. Но я – срочный груз.

Касание. Запах моря и нагретого металла. Смуглокожий человек – малайка, наверное – подбегает, не дожидаясь остановки ротора.

– Тимофей Гаев? – Она говорит на интерлинге со странными мяукающими интонациями – должно быть, местный акцент.

– Он самый.

– Следуй за мной.

– Нет.

– Что-о?

– Сделка не вошла в силу. Свяжитесь с полковником МБК Иолантой Сивоконь, она объяснит.

– Не поняла!

Сейчас поймешь.

Старшая из моих конвойных, сделав успокаивающий жест, распахивает перед моим носом портативный терминал.

– Набери сам. Последний выпуск «Текущих новостей», раздел «Отовсюду понемногу». Живее.

Я ошибаюсь в наборе, и она брезгливо помогает мне. Вот она, нужная заметка... ого, тут целый список! «Постановлением Комиссии по амнистированию и реабилитации при Департаменте юстиции Славянской федерации амнистированы...» Пляшут буквы. Потеряв терпение, конвойная тычет пальцем в нужную фамилию.

Мальцева И.Т. Амнистирована...

Кажется, я блаженно улыбаюсь.

– За мной! – теряет терпение малайка.

– А? Нет.

– Что еще?!

– Этого недостаточно. Я должен видеть ее и говорить с ней.

– Это официальная информация. Не веришь «Текущим новостям»?

– Вот именно.

– У нас нет времени!

– Найдете!

Ох, с каким удовольствием мои конвойные изволтузили бы меня до потери сознания! Сжали губы в ниточку, а терпят. Нет полномочий.

Вот и умница, сообразила: сейчас со мной лучше не спорить, а скоренько сделать то, что я прошу. Вернее, требую. Экое непривычное слово...

Секунды – резиновые. Сколько мне еще ждать... Есть!!!

Вот какая она, моя мама. Самая обыкновенная немолодая женщина с заметной сединой, еще не замаскированной краской для волос.

– Ирина Мальцева?

– Да.

– С вами будет говорить ваш... потомок. Эксмен.

Я выхватываю терминал из рук конвоирши:

– Мама, это я, Тим... Мама, ты меня слышишь?

Она подслеповато щурится. Что они сделали с ее зрением, на каком рационе держали ссыльную, какой работой мучили? Разорву!

Вот дрогнули ее губы:

– Сынок...

– Мама! Тебя правда выпустили?

– Сынок...

Сейчас она заплачет. Мама, милая, не надо, а то я тоже разревусь!.. Наконец она кивает, не в силах произнести ни единого слова. Кивает!

– Мама, все будет хорошо, вот увидишь! – кричу я. – Я обязательно вернусь! Они больше не посмеют тебя тронуть. Все у нас с тобой будет хорошо!

– Убедился? – И экран гаснет. Конвоирша буквально выдирает терминал из моих рук. Смуглокожая едва не приплясывает на месте от нетерпения: скорее! скорее!

– Еще! – требую я.

– Живо в лифт! Через тридцать пять минут старт! Весь груз давно на месте!

Груз – это, по-видимому, те пятнадцать эксменов, чья участь – подпрыгнуть на орбиту вместе со мной. Нечего делать, добавим к ним шестнадцатого.

– Черт с вами. Куда идти?

– Бежать! – неприязненно бросает малайка. – За мной. Очень быстро-быстро.

Ребристые стальные листы вздернутого к лифту пешеходного пандуса грохочут под ногами, провожая меня долгим резонирующим гулом. Сейчас я не намерен нырять в Вязкий мир, выгадывая секунды, и просто бегу – так мне хочется. Еще позавчера я трижды подумал бы, прежде чем позволить себе такую роскошь – хотя бы в мелочах делать то, что хочется.

Жди меня, мама. Я вернусь. Я сделаю все, что в человеческих силах, потому что я уже не эксмен, а человек. И с себя я спрошу как с человека. Сейчас, в эту минуту, я знаю, что хитрец Вокульский оказался прав: монолит дал первую трещину. И трещина эта возникла не тогда, когда выпустили маму, а немного раньше, когда я почувствовал: я больше не эксмен, не экс-фекс-пекс.

Я больше никогда им не стану.

Словно приходится расставаться с чем-то ненужным и обременительным, но дорогим в силу привычки. Так расстаются с детством. Немного жалко, но надо взрослеть.

Решетчатая дверь лифта захлопывается за моей спиной, пол поддает мне под ступни. Кабина начинает плавный подъем вдоль призрачной, окутанной струями испарений, заиндевелой трубы носителя – выше, выше...

В небо.

За моей спиной лязгают люки. Адаптирующиеся ложементы в челноке расположены квадратом – четыре на четыре. Я занимаю единственный свободный – передний справа.

Оставшиеся минуты мы молчим – да и о чем нам разговаривать? Пятнадцать спецов неведомых мне специальностей и я летим, в сущности, за одним и тем же: заваливать своими телами неуклонно приближающийся к Земле барьер.

Кто-то – в зыбкой надежде на то, что это даст хоть какой-нибудь результат. Кто-то без надежды вовсе.

Минут через тридцать рев и вибрация корпуса возвещают о начале подъема. Где-то далеко внизу под нами воет от боли вскипающая вода и косяками всплывает умерщвленная рыба, но мы, понятно, этого не видим. Зато чувствуем, как после отделения отработанных ускорителей наваливается перегрузка и ложементы облекают нас плотнее.

Уж что-что, а робкие идеи теоретиков насчет управления инерционной массой находятся еще дальше от практического воплощения, нежели космический лифт.

Ананке, двенадцатый спутник Юпитера и ближайший из спутников с обратным орбитальным движением, делает полный оборот вокруг планеты примерно за шестьсот семнадцать земных суток. Кроме того, эта угловатая тридцатикилометровая глыба темного камня, кое-где покрытого коркой грязного ноздреватого льда, делает оборот вокруг собственной оси за десять с половиной часов. Поэтому Юпитер выползает из-за близкого горизонта каждые десять с половиной часов без нескольких секунд.

В восходе Юпитера нет никакой особенной красоты. Полосатый, заметно приплюснутый диск планеты, меньший, чем видимая с Земли Луна, и гораздо менее яркий, таща за собой четверку галилеевых лун, просто и без затей выныривает из-за близких скал только для того, чтобы спустя пять с небольшим часов рухнуть за точно такие же промерзлые скалы с противоположной от наблюдателя стороны. Иногда совсем рядом с приплюснутым диском, внутри кучки ближайших спутников, видно тонкое бледное кольцо, кружащее вокруг планеты неизвестно для чего.