Турецкий транзит - Владимир Гриньков

– Рустам – он зря не говориль. Раз он приехаль – он зналь лучше.

Он будто уговаривал девушку. И она пропустила тот миг, когда он вдруг цепко взял ее в объятия. Она рванулась. Он не отпускал.

– Таня! – почти пропел он.

И повалил ее на кровать.

– Пусти! – противилась она.

Кемаль зажал ее рот рукой. Она забилась, но он держал ее крепко и свободной рукой уже рвал на ней одежду.

Она укусила его за руку, которой он зажимал ей рот. Кемаль охнул от неожиданности и на мгновение ослабил хватку. Этого ей хватило, чтобы извернуться и выскользнуть. Бросилась к выходу, но дверь была закрыта. Попыталась укрыться в туалетной комнате, но не успела там закрыться. Кемаль сильным ударом распахнул дверь и ввалился следом. Поскользнулся на кафельном полу, потерял равновесие, рухнул навзничь и остался так лежать, в позе нелепой и неестественной.

Она какое-то время смотрела на него, будучи не в силах оторвать взгляд, потом закрыла лицо руками и выбежала в комнату. Она хотела покинуть гостиницу немедленно, но увидела себя мельком в зеркале и обмерла. Одежда на ней была порвана, и не могло быть речи о том, чтобы появиться в таком виде на улице. Потом она вспомнила о куртке, которую купила недавно по случаю. Надела куртку, запахнулась. Разорванные одежды теперь были не видны.

Она выскользнула из номера, бросив напоследок взгляд в направлении туалетной комнаты. Кемаль так и лежал без движения, и ей показалось, что он мертв. Входную дверь она оставила распахнутой настежь.

Спустилась вниз, выбежала на улицу. Страх гнал ее прочь, как можно дальше от этого места. Она вышла к улице Орду, села в трамвай и очень скоро оказалась на конечной остановке, у причала Эминьоню.

Пожилая семейная пара, вышедшая из трамвая прежде нее, неспешно шла куда-то, и она безотчетно последовала за этими турками. Они вышли к причалу и в кассе купили жетоны. Она сделала то же самое и вслед за турками поднялась на борт теплохода. Села на открытой палубе, сжалась в комок и смотрела затравленным зверьком на берег, туда, откуда могла появиться погоня. Немного успокоилась, только когда теплоход отчалил. Берег удалялся, погони не было, но страх до конца ее так и не отпустил.

Теплоход пересек Босфор и причалил в Юскюдаре, на азиатском берегу. Рядом с причалом была остановка «долмушей», но ей некуда было ехать, и она пошла пешком по набережной. Справа был Босфор с серой, как свинец, водой, слева склон был застроен домами: чужие окна, чужой уют, чужая жизнь.

Она дошла до странного сооружения, которое видела еще с борта теплохода: на крохотном островке-пятачке недалеко от берега возвышалась аккуратная башенка с круговым балконом и высоким шпилем, на котором полоскался на ветру красный турецкий флаг со звездой и полумесяцем. Сначала она приняла это за маяк, но потом прочитала на стенде, что это башня «Кыз Кулеси» и что туда можно доплыть на катере, если купить билет.

Развлечения сейчас были не для нее, и она прибавила шаг.

Темнота осенней ранней ночи накрыла Стамбул. Первый шок уже прошел. Она обнаружила наконец, что находится на берегу Босфора в незнакомом ей районе и что она не представляет, что ей делать дальше. Она решила свернуть в кварталы, что были слева от нее, и поискать там какой-нибудь пансион, если ей повезет. Сначала она действительно шла между домами, но потом вдруг дома закончились и по обе стороны дороги, вдоль которой она шла, потянулся нескончаемый забор. Здесь не было жилья, не было людей, лишь проезжали по дороге редкие машины, и она пару раз смогла разглядеть удивленные лица водителей-турок. Наконец в глухом заборе обнаружилась калитка, и она увидела в свете луны то, что прежде было скрыто от ее глаз: призрачно-белые плиты памятников теснились так плотно, как это бывает только на кладбищах, и казавшиеся черными во тьме кипарисы отбрасывали тени на этот город мертвых.

Она ужаснулась, вспомнив Кайю, и бросилась бежать вдоль бесконечного забора, чувствуя, как рвется из груди ее испуганное сердце. Туфля-лодочка слетела с ее ноги, но она была так напугана, что не решилась возвратиться, сбросила и вторую туфлю и продолжила свой безудержный бег.

Кладбище закончилось, дальше снова были дома и были фонари. Только здесь она убавила бег, но шаг ее был быстр. Через некоторое время начались жилые кварталы: неприглядные типовые дома в четыре-пять этажей образовывали неширокие улицы, карабкающиеся по холмам. Здесь оставленные на ночь дешевые автомобили казались рухлядью, которая вряд ли сгодится кому-то поутру. Здесь белье трепетало на ветру на перетяжках, протянутых поперек улицы на уровне третьих-четвертых этажей. Здесь дети-турченята метались шумными стайками, несмотря на поздний час.

Ей вдруг представилось на короткое мгновение, что если по любой из этих улиц спуститься вниз, то непременно выйдешь к морю, как в каком-нибудь прибрежном итальянском городке. Но это была не Италия. И пансиона она здесь не найдет, в этом нищем квартале, в этом гетто большого города, потому что не бывает в гетто пансионов.

Ее охватило отчаяние. Она была одна. Она была напугана. И она не знала, что ей делать дальше. Она не хотела никуда идти. Она вообще ничего не хотела.

Забилась в неширокую щель между стеной дома и припаркованным автомобилем. Спиной прижалась к стене, подтянула колени к подбородку.

И тотчас обнаружилось, что ее местонахождение раскрыто. В ее убежище заглянула чумазая рожица турчонка. Мальчишка прыснул, крикнул что-то по-турецки и помчался прочь, смеясь и улюлюкая. И с ним еще бежали дети. Наверное, они следили за этой странной незнакомкой, неизвестно зачем оказавшейся в столь поздний час в их квартале.

Минут через десять пришел какой-то турок. Он что-то говорил недовольным тоном. Из всей его речи понять можно было только слово «полиция». Наверное, он ее пугал.

– Не надо полиции, – сказала она.

Вышла из своего укрытия. Турок смотрел недружелюбно. Подгоняемая этим его взглядом, она быстро пошла прочь. Так получилось, что очень скоро она снова оказалась в районе кладбища. И тут она подумала, что неспроста, возможно, ноги вновь привели ее сюда. Наверное, это было единственное место в городе, где она может провести ночь и где никто не причинит ей зла.

Мертвые ее не прогонят.

Эту ночь она провела на кладбище Караджа Ахмед, одном из самых больших мусульманских кладбищ в мире.

* * *

Утро она встретила продрогшей и невыспавшейся.

Солнце еще не взошло, но небо было светлым. На фоне неба кипарисы продолжали оставаться черными. Утренний туман казался дымкой, сквозь которую проступал частокол надгробий.

Она была голодна. Вспомнила о еде. Вспомнила о деньгах. И это стало для нее очередным ударом. Она вспомнила то, что накануне вечером ей в голову не пришло. У нее не было с собой ни денег, ни документов, все это она оставила в отеле. В тщетной надежде убедиться в том, что ошибается, она поспешно выгребла из карманов все, что там нашлось. Обычный мусор: чек из магазина, пустая упаковка от жевательной резинки, визитки из отеля и прочая мелочовка. Деньги тоже были, сущая мелочь, немного турецких лир, долларов на пять, если перевести по курсу.