Десять историй о любви - Андрей Геласимов

В паре с Настей оказалось прикольно. Правда, об этом я уже потом узнала, когда видео свое смотрела, потому что там на ринге было не очень прикольно. Настя, видимо, серьезная девушка, занятая, и времени для меня у нее было немного. Наверное, она торопилась куда-нибудь. Короче, пара наша быстро распалась, но на видео ее удар правой смотрелся эффектно. Круче даже, чем мои вскинутые ручонки и подогнутые коленки, и вообще, чем вся жалкая я, скрюченная как запятая, падающая, а потом лежащая там посреди ринга. В принципе, конечно, падала очень смешно, даже Вита, сидя у монитора, несколько раз так радостно тявкнула, что у меня поднялось настроение.

Я ей говорю – нравится? И она снова лает. Я говорю – хочешь еще? Вита от радости даже завертелась. То есть получалось, что она не одну меня любит, но еще и кино.

И я решила сделать для Виты фильм. А раз уж ей так понравился бокс, то и кино должно было стать боксерским. Клинта Иствуда с «Малышкой на миллион» мне, конечно, было не переплюнуть, но свою маленькую темку я вполне могла замутить. Правда, идея самой входить в ринг меня больше как-то не посещала. Никакой бодяги в аптеке не хватит, если так сильно любить кино. И я решила – пусть звездами будут другие. Ну, не получилось у меня – ну, и ладно. В общем, я щедро отдала главную роль Насте по прозвищу Наковальня. Правда, она не сразу узнала, что играет в кино. Она мне потом сказала, что даже и не замечала меня с этим моим фотоаппаратом. Мало ли кто там трется за канатами во время тренировки.

Но я не только на тренировках снимала. Как-то незаметно начала ездить за ней по всей стране. Сама не знаю, как увлеклась. Меня просто завораживали ее движения. Это уже потом критики мне объяснили, что я как бы заново открыла стилистику Лени Рифеншталь. Но тогда я про Лени даже не знала. Мне просто нравилось, как работает Настино тело. Как она выстреливает правой почти без подготовки и как красиво и твердо в этот момент занимают позицию ее ноги. Я все смотрела и смотрела на эти бесчисленные видео, снятые на разных соревнованиях, а потом они как-то взяли и сами собой смонтировались. У меня, если честно, до сих пор такое ощущение, что это не я монтировала весь фильм. Ну, то есть, конечно, не ангелы там, не высшие силы, но совершенно точно – не я. Я бы так не смогла. Ни за что в жизни.

Когда один знакомый случайно у меня этот материал увидел, он сказал – надо на какой-нибудь фестиваль отправить. Я ему говорю – ты смеешься, что ли? А он отвечает – нет, не смеюсь. Ты, Машка, не актриса, ты режиссер. Офигительный режиссер, каких мало.

И вот я теперь стою тут на сцене перед вами, и это настоящий международный кинофестиваль, и у меня целых две золотых статуэтки – за документалистику и за лучший дебют, а я, дура, так и не выяснила – за что мне себя полюбить.

За локти или за коленки?

Мы снова проживаем у залива,

и проплывают облака над нами,

и современный тарахтит Везувий,

и оседает пыль по переулкам,

и стекла переулков дребезжат.

Когда-нибудь и нас засыпет пепел.

Так я хотел бы в этот бедный час

приехать на окраину в трамвае,

войти в твой дом,

и если через сотни лет

придет отряд раскапывать наш город,

то я хотел бы, чтоб меня нашли

оставшимся навек в твоих объятьях,

засыпанного новою золой.

И. Бродский

– Какого черта ты завез меня в эту глушь?

Ее голос подрагивал от гнева. Скрывать от него свое настроение уже не имело никакого смысла. Всё, что они когда-то скрывали друг от друга, давно стало известно обоим. По крайней мере, она так считала.

Он положил руку на ее затянутую в перчатку ладонь, но она тотчас стряхнула ее, как будто по ней проползло насекомое. Он сделал вид, что рука его совершила свое маленькое путешествие невзначай.

К этому времени почти стемнело. Низкая облачность и мелкий дождь еще больше затрудняли видимость. Машина медленно ползла вверх. Дорога, высвечиваемая фарами, петляла между скал и редких на этой высоте деревьев.

Он попытался рассмотреть в полутьме кабины ее лицо. Знакомые черты приобрели за эти годы новое выражение. Он больше не видел в них детской наивности. Тонкий нос вытянулся и заострился. Рот стал заметно тверже – в уголках его не прятался больше доверчивый интерес к миру, готовый встрепенуться смущенной улыбкой. В ней почти исчезла та растерянная девочка, которую он оставил шесть лет назад с двумя детьми в крошечном городке в восточной части Йоркшира. Рядом с ним сидела красивая, интересно развившаяся, злая женщина. Впрочем, о ее лице он мог судить только в очень общих чертах. Оно было закрыто вуалью до самого подбородка. Время от времени он мог видеть, как блестят ее глаза в отраженном свете фар. Причины этого блеска ему, в общем, были понятны.

– Ты уверен, что знаешь, куда мы едем?

В ее голосе прозвучала тревога.

– Ты же сама сказала – в Галифакс.

– В Галифакс надо было ехать по большой дороге в сторону Лидса, а тебя какой-то черт занес в эти горы.

– Это не горы… – он усмехнулся и покачал головой. – Пеннайнз давно уже никто не называет горами.

– Какая разница, где свернуть себе шею – в Альпах или среди этих холмов. Твоему драндулету хватит ямы в три метра, чтобы мы там горели до самого утра.

Он вынул армейскую зажигалку, щелкнул ею и взглянул на часы.

– Сколько? – обеспокоенно спросила она.

– Половина девятого.

– Я так и думала!

Он промолчал.

Фары выхватывали из темноты бесконечный дикий кустарник. Дорога почти исчезла. Здесь явно никто не ездил долгое время. Груды камней, валявшихся прямо на пути, сильно осложняли движение. Ему то и дело приходилось тормозить, объезжать очередное препятствие, сдавать назад, рискуя свалиться в незамеченный овраг. Они ехали вверх уже больше часа, но подъем никак не заканчивался.

Вскоре пошел сильный дождь. Дорога стала совсем скользкой. Он понял, что заблудился. Шелест дождя снаружи перешел в ровный шум. Звук работающего двигателя больше не успокаивал.

– Мне страшно, Эдди.

– Ничего не бойся, – ответил он и остановил машину.

– Что случилось? – встревоженно спросила она.

– Ничего.

– Как ничего? Мы же встали!

Он промолчал, и в наступившей тишине проливной дождь забарабанил по кожаному верху, как барабан в цирке перед прыжком акробата.

Эдди нагнулся вперед и выключил фары. Машину обступила непроницаемая темнота.

– Что дальше? – спросила она.

– Думаю, надо искать ночлег, – ответил он. – Дальше ехать опасно.

Сами того не заметив, они перешли на шепот.