Сталин - Дмитрий Волкогонов

Весьма печальным обстоятельством нашей истории является тот факт, что революционный радикализм большевиков обычно делал ставку только на насилие: политическое, экономическое, духовное. Обращение к насилию незаметно делало его нормой, обычным явлением, законным актом. Сам Ленин не раз призывал к революционному террору. 20 июня 1918 года член Петроградского комитета РКП(б), комиссар по делам печати, пропаганды и агитации В. Володарский (М.М. Гольдштейн) был убит эсером. Через неделю В.И. Ленин направляет письмо в Петроград Г.Е. Зиновьеву, М.М. Лашевичу и другим членам ЦК РКП(б), где пишет:

«Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда до дела, тормозим революционную инициативу масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает.

Привет

Ленин».

Такие установки не были эпизодическими. В революцию и годы гражданской войны пролились реки крови. Соотечественники, россияне, обитатели одной земли с ожесточением уничтожали друг друга. Тогда это всем казалось естественным. Даже Ленину.

«Свияжск, Троцкому (дата не проставлена. – Прим. Д.В.).

Благодарю, выздоровление идет превосходно. Уверен, что подавление казанских чехов и белогвардейцев, а равно поддерживающих их кулаков-кровопийц, будет образцово-беспощадное.

Горячий привет.

Ленин».

Подавление «образцово-беспощадное» постепенно станет большевистским правилом, едва ли не важнейшим проявлением революционности, обычной социальной практикой.

То, что Ленин допускал в «архивоенное время», когда все висело на волоске, позже стало рассматриваться как «революционная норма». Даже тогда, когда удалось завоевать и закрепить революционные завоевания, террор не был сдан в исторический архив. Усилиями Сталина и его окружения репрессии против собственного народа стали обычным делом…

В России были не слишком развиты демократические традиции, но в отношении традиций полицейских дело обстояло лучше. Хотя, конечно, то, что создал Сталин, не идет в сравнение с «дилетантизмом» самодержавия. Но все же… Обычно говорят: суды и законы нужны, чтобы закрепить господство правящего класса. Но думаю, что во все времена правящие классы меньше нуждались в законах, чем те, кто был бесправен и обездолен. Возможно, традиции тайной полиции в России восходят к 1826 году, когда Николаем I было создано Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии. Исполнительным органом был Отдельный корпус жандармов, шеф которого возглавлял Третье отделение. С тех пор во весь голос заявила о себе и политическая цензура. Хотя и при ее наличии подавляющее большинство книг из-за рубежа доходило до читателей беспрепятственно. Правовая основа преследования инакомыслящих была заложена в 1845 году специальным Уложением о преступлениях государственных и против порядка управления. В статьях 267 и 274, в частности, говорилось:

«За составление и распространение письменных или печатных сочинений и за произнесение публично речей, в коих, хотя и без прямого и явного возбуждения к восстанию против Верховной Власти, усиливаются (пытаются. – Прим. Д.В.) оспаривать или подвергать сомнению неприкосновенность прав ее, или же дерзостно порицать установленный законами образ правления, или порядок наследования Престола, виновные в том подвергаются: лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу на заводах на время от четырех до шести лет…»

Интересно сопоставить: через 81 год, уже после смерти Ленина, в Уголовном кодексе РСФСР 1926 года было записано:

«Пропаганда и агитация, содержащие призывы к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти… а равно распространение или изготовление или хранение литературы такого содержания влекут за собою лишение свободы со строгой изоляцией на срок не ниже шести месяцев». Почти те же идеи, за исключением неизвестных во времена Николая I слов «пропаганда», «агитация» и довольно расплывчатых – «не ниже шести месяцев».

Самодержавная власть уделяла главное внимание армии и полиции. Хотя, по нынешним меркам, численность карательного аппарата была небольшой. В 1895 году, например, в департаменте полиции служил 161 человек, в корпусе жандармов – около 10 тысяч человек и несколько десятков тысяч полицейских. Но власти давали полиции, особенно политической, весьма большие права. Как писал глава департамента полиции (в 1902–1905 гг.) А.А. Лопухин: «Население России ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции. Виновность часто устанавливалась на основании субъективных мнений полицейских чиновников». Самодержавие широко практиковало ссылку неугодных, каторжные работы. Например, на пороге XX века в Сибири было около 300 тысяч ссыльных разных категорий и около 11 тысяч заключенных, приговоренных к каторжным работам. Правда, лишь 5–10 % ссыльных и каторжных были «политическими». Значительная часть ссыльных – иногда до половины – отсутствовала, т. е. находилась в бегах ввиду мягкости режима.

Полицейский режим не был чрезмерно жестким: например, выезд за границу был делом весьма свободным. Для поездки за границу нужно было лишь написать заявление губернатору и заплатить небольшую пошлину. В 1900 году, например, около 200 тысяч русских провели по нескольку месяцев за рубежом. Поэтому нет ничего удивительного в том, что главные ниспровергатели царизма находились за рубежом. Многие из них хорошо знали слабости департамента полиции и при формировании (после революции) новой системы безопасности пошли гораздо дальше в деле ужесточения порядка и правил, определяющих лояльность конкретного лица к Советскому государству.

Таким образом, у пришедшей к власти революционной партии, с одной стороны, были слишком слабые демократические традиции, чтобы воспрепятствовать быстрому росту бюрократии, а с другой – «доставшийся по наследству» полицейский опыт царского самодержавия, которое она низвергла. Поэтому неудивительно, что уже вскоре после Октября стали широко практиковаться самые жестокие репрессивные меры в отношении противников нового строя, меры, выходившие за рамки революционной законности. То была страшная опасность для свободы, за которую так ожесточенно боролись большевики. Незаметно, исподволь расчищалась тропа для будущего цезаря.

В переписке Калинина сохранилась выписка из Протокола Политбюро № 110 от 9 марта 1922 года. Уншлихт докладывал вопрос о борьбе с бандитизмом. Заслушав, Политбюро постановило: «Принять следующее предложение Уншлихта: предоставить ГПУ право непосредственной расправы (выделено мной. – Прим. Д.В.) а) с лицами, уличенными в вооруженных грабежах, уголовниками, рецидивистами, пойманными с оружием; б) ссылки в Архангельск и заключение в Архангельске подпольщиков-анархистов и левых эсеров…