Сталин - Дмитрий Волкогонов

Уже став генсеком, Сталин поручил аппарату разработать классификацию должностей в наркоматах, которые со временем стали пресловутой бюрократической номенклатурой. По его указанию, например, управляющий делами Наркомата национальностей Брезановский в феврале 1923 года подготовил документ «Разбивка должностей в структуре аппарата НКН в постепенной градации». Все должности поделены на четыре группы (руководители национальных проблем, руководители административно-хозяйственных служб, руководители политико-научно-просветительной работы, руководители литературно-научных издательств). В градации указана квалификация: партийный работник наивысшей и высшей квалификации, средней, низкой; указано, какие должности (а их оказалось всего две-три) могут занимать беспартийные. После одобрения Сталиным градация четко разделила разросшийся аппарат на несколько уровней (подобно царским чиновникам многих классов), отсекая и без того слабые связи наркомата с реальными проблемами наций и народностей». По сути, с самого начала своей деятельности в должности генсека Сталин приступил к формированию огромной, всеохватывающей армии чиновников.

К великому сожалению, и в этот момент партия оказалась не на высоте. Она сама стала жертвой и послушным инструментом тотальной бюрократии. Утрата партией элементарных демократических начал ускорила бюрократизацию общества. Она не смогла противостоять цезаристским наклонностям будущего «вождя». Постепенно она превратилась в орудие единодержца. Об этом тяжело писать, но это так. В настоящих условиях партия, исповедующая коммунистические идеалы, обречена быть только сектантской организацией, лишенной будущего.

Сталин сконцентрировал в своих руках особую власть, стал большим мастером аппарата. Это не без его участия скоро отладились и со временем стали классическими в советской бюрократии бесчисленные отчеты, доклады с мест, спускание директив и указаний, создание кадровой номенклатуры и концентрация назначений в Центре, усиление засекреченности самых различных сфер деятельности, дошедшей со временем до абсурда, попытки решать возникающие проблемы с помощью все новых и новых ведомств, формирование нескольких уровней и слоев контрольных механизмов, расширение функций подавления соответствующих органов пролетарской диктатуры и т. д. Сталин раньше других стал «профессором бюрократии». Даже в обыденном понимании он быстро усвоил обычную уловку бюрократов – их недоступность. Хотя еще в 1922 году Пленум ЦК определил дни и часы, когда генсек должен принимать просителей, Сталин быстро забросил это малоинтересное для него занятие. Вот пример. Енукидзе получил письмо от Малиновской (инициалов в документе нет), одной из сотрудниц центрального аппарата, уволенной со службы. Она пишет:

«Авель Сафронович!

…Я, снятый со службы человек… у всех под подозрением. Кто меня знает, в отъезде: Серебряков, Семашко, Рыков. К тов. Сталину нельзя проникнуть (выделено мной. – Прим. Д.В.). Помогите мне, Авель Сафронович, выйти из этого невыносимого положения, я не подведу Вас…

Малиновская.

Мой телефон 2–66–93. 19.XII-24 год».

Это, конечно, лишь одна грань бюрократии, далеко не главная, но закрытость, недоступность, божественная удаленность Сталина от людей обозначались еще в те далекие годы. Можно даже сказать, что он, тот, каким мы его знаем сегодня, в огромной степени есть порождение бюрократии, ее зловещий плод. Бюрократии был нужен вождь типа Сталина, а ему – железная бюрократическая машина.

Когда Ленин уже был болен, он в ряде своих распоряжений, но особенно в последних письмах, пытался начать серьезную борьбу с засильем бюрократии, которая в апогее единовластия Сталина станет тотальной. Он увидел опасность не только в количественном росте бюрократии, по отношению к которой не стеснялся в выражениях («чиновничья саранча», «бюрократическая крыса»), а прежде всего в подмене аппаратом народовластия. Какие видел Ленин пути блокирования и ограничения ее влияния?

Он многое связывал с социальным составом управленческого аппарата, настаивая на усилении рабочей и крестьянской прослойки. Но сегодня мы знаем, что это не могло ослабить хватку бюрократического монстра. Вся наша нынешняя бюрократия, например, «плоть от плоти своего народа», в ней нет представителей эксплуататорских классов, лиц, как бы сказали раньше, внушающих опасения из-за своего социального происхождения. Ленин возлагал надежды и на чистку партии, чтобы избавиться от тех ее членов, которые «не только не умеют бороться с волокитою и взяткой, но мешают с ними бороться». Можно себе представить, в какой ужас пришел бы Ленин, если бы ему сказали, что через шесть-семь десятилетий в Союзе республик, который он создал, будут явления, подобные рашидовщине, чурбановщине, кунаевщине и многие другие. Чистота «аппаратных рядов» нужна не больше, чем чистота всего общества. При этом главную ставку Ленин делал как будто бы верно: на реальное участие людей труда в управлении государством, на контроль за исполнительной властью, на расширение гласности, на повышение общей культуры всего народа. Не народ должен зависеть от аппарата, а, наоборот, аппарат от народа. Ленин с горечью писал: «Законов написано сколько угодно! Почему же нет успеха в этой борьбе? Потому, что нельзя ее сделать одной пропагандой, а можно завершить, только если сама народная масса помогает». Все это верно. Но, думается, сегодня мы должны признать, что при монополии одной партии это никогда не могло дать должных результатов. Бюрократия – кровное детище коммунистической Системы.

Условно можно сказать, что во второй половине 20-х годов возникли и существовали две альтернативные концепции. Одна – ее олицетворял Бухарин – исходила из достаточно умеренных темпов развития (как индустриализации, так и кооперирования), а вторая – ставка на беспрецедентный скачок в промышленности и сельском хозяйстве. В лице Сталина эта альтернатива нашла наиболее полное выражение. Осуществить такой скачок едва ли было возможно, опираясь лишь на экономические методы. Здесь необходимы административно-силовые приемы, которые с неизбежностью рождали, насаждали, упрочивали широкий бюрократический слой. Поскольку решить эти задачи планировалось главным образом за счет крестьянства, насилие было как бы предопределено, как бы запрограммировано. Можно предполагать, что принятие каких-то административных мер, но, разумеется, не репрессий, было на определенном этапе предопределено стратегией большевиков. Сталин руководствовался ленинским положением: «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому». Русские якобинцы не могли обходиться без террора.

Сталин, безжалостно сломив сопротивление своих оппонентов, сделал ставку на силовую альтернативу. А она уже автоматически стала быстро создавать бюрократическую систему. Ставка на внеэкономическое принуждение создала «сословие», которое прямо не зависело от количества и качества продукции, но в огромной мере зависело от политических установок. Бюрократия также автоматически поставила на первый план идеологические и политические рычаги воздействия на массы и лишь где-то на втором-третьем плане – экономические. Социализм быстро утратил даже слабые черты демократии. Нужно сказать, что многие лидеры большевиков с самого начала ориентировались на диктатуру без демократии. Троцкий в 1922 году писал, что, «если бы русская революция, при зыбкости социальных отношений внутри, при крутых и всегда опасных переменах извне, связала себя путами буржуазного демократизма, она давно бы уже лежала на большой дороге, с перерезанным горлом». О социалистической демократии он пока и не говорил, считая, что ее можно осуществлять лишь тогда, когда пожар революции перекинется на другие страны. Поэтому, продолжал Троцкий, «когда мы расстреливаем врагов, мы не говорим, что это поют эоловы арфы демократии. Честная революционная политика прежде всего исключает пускание массам пыли в глаза». У большевиков, «замешенных» на идее диктатуры пролетариата (прийти тогда к власти иначе было, видимо, нельзя), существовала популярная установка на силовое разрешение чрезвычайно сложных проблем. Радикализм был визитной карточкой революционности. К великому несчастью для русской революции, история остановила, вопреки интересам будущего, свой выбор на Сталине – идеальной кандидатуре «певца» и «творца» бюрократии и террора.