Современный детектив. Большая антология. Книга 12 - Андреас Грубер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я устал так, что не чувствовал под собой ног. Дождик моросил в лицо, а где-то внутри нарастало катастрофическое осознание того, что я потерял. Я больше не смогу ночевать у Кэсси, пить с ней до утра, рассказывая о своих подружках, и спать на ее диване. Я больше никогда не увижу ее как «просто Кэсси», «своего парня», такого же, как другие, только гораздо симпатичнее; отныне мой взгляд изменился раз и навсегда. Милые и уютные уголки нашей дружбы превратились в минные поля, начиненные взрывоопасными намеками, косыми взглядами или задними мыслями. Я вдруг вспомнил, как несколько дней назад она машинально сунула руку в карман моего пальто, чтобы взять зажигалку. Мы тогда сидели в саду, Кэсси продолжала говорить, даже не заметив своего жеста, и мне это безумно нравилось.
Трудно поверить, но все произошло неожиданно. Мы были до смешного, до нелепости самоуверенны, считая, что общие законы для нас не писаны, мы блестящее исключение из правил. Клянусь, в постели Кэсси я был невиннее младенца. Она вынимала заколки из волос и морщилась, когда они застревали, а я запихивал носки в ботинки, чтобы она не споткнулась о них утром. Вы скажете, что эта наивность была намеренной, но если вы готовы хоть в чем-то мне поверить, то поверьте в это: мы ни о чем подобном не думали.
Добравшись до Монкстауна, я не решился идти домой. Отправился в Дан-Лэри, пристроился на стене в конце пирса и до темноты смотрел, как местные парочки с довольным видом совершают свой обычный моцион, пока ветер с моря не начал продувать меня насквозь, а ходивший по берегу патрульный — подозрительно коситься в мою сторону. Я подумал, не позвонить ли Чарли, но у меня в мобильнике не было его телефона, да я и не знал, что ему сказать.
Ночью я спал так, словно меня избили дубинками. Утром явился на работу с мутной головой и красными глазами, и наш штаб показался мне странным. За ночь его словно подменили, перетащив из какой-то параллельной вселенной. Стол Кэсси был завален материалами старого дела. Я сел и попытался взяться за работу, но не мог сосредоточиться: добираясь до конца предложения, забывал, что было в начале, и приходилось читать заново.
Кэсси вошла в комнату в шотландском берете, раскрасневшаяся от ветра.
— Привет! — воскликнула она. — Как дела?
Проходя мимо, она потрепала меня по волосам, и я съежился, почувствовав, что ее ладонь задержалась на секунду дольше обычного.
— Нормально, — ответил я.
Она повесила сумочку на спинку стула. Я сидел опустив голову и чувствовал, что Кэсси смотрит на меня.
— Медицинские книжки Розалинды и Джессики прислали на факс Бернадетты. Она сказала, что мы должны срочно забрать их и впредь пользоваться своим факсом. Кстати, сегодня твоя очередь готовить, у меня есть только курица, так что если вы с Сэмом хотите чего-то иного…
Она говорила небрежным тоном, но в ее голосе я уловил вопрос.
— Вообще-то, — пробормотал я, — я не смогу прийти на ужин. У меня дела.
— А, ну ладно. — Кэсси сняла берет и провела рукой по волосам. — Тогда сходим куда-нибудь выпить после работы?
— Я не смогу, — буркнул я. — Извини.
— Роб, — произнесла она, помолчав, но я не поднял головы.
Секунду мне казалось, что Кэсси сейчас уйдет, но дверь открылась и вошел Сэм — сияющий и свежий после своего сельского уик-энда, с парой аудиокассет в одной руке и кипой факсовых бумаг — в другой. Я был рад видеть его.
— Доброе утро, друзья! Это вам, вместе с добрыми пожеланиями Бернадетты. Как прошли выходные?
— Отлично, — хором ответили мы, и Кэсси, отвернувшись, стала вешать свою куртку.
Я взял у Сэма бумаги и попытался просмотреть. Концентрация была на нуле, врач Девлинов писал каракулями, точно в насмешку, а присутствие Кэсси — подозрительно терпеливой, неестественно аккуратно забиравшей у меня каждую страницу — действовало на нервы. Мне стоило огромного труда уловить хотя бы основные факты.
Очевидно, в раннем детстве Маргарет очень внимательно относилась к здоровью старшей дочери — врачей вызывали из-за любой простуды, — но в целом Розалинде жаловаться было не на что: никаких серьезных болезней или травм. После рождения Джессика три дня провела в кувезе, в семь лет сломала руку, упав в школе с лестницы, и примерно с девяти постоянно недобирала в весе. Она и Кэти переболели ветрянкой. Обе вовремя сделали все прививки. Год назад Розалинде удалили вросший ноготь.
— Никаких следов домашнего насилия или синдрома Мюнхгаузена, — подытожила Кэсси.
Сэм нашел кассетный магнитофон; на пленке звучал голос Эндрюса, который раздраженно обсуждал с агентом по недвижимости детали какой-то сделки. Не будь Сэма, я бы проигнорировал ее слова.
— Но нет и ничего, что доказывало бы их отсутствие, — возразил я.
— Как вообще можно доказать отсутствие насилия? Мы можем только сказать, что у нас нет свидетельств. А вот синдром Мюнхгаузена придется исключить. Я уже говорила, что Маргарет не вписывалась в эту схему, а теперь… Весь смысл «Мюнхгаузена» в том, чтобы привлекать внимание через болезни. Тут нет ничего похожего.
— Значит, все было зря. — Я резко отодвинул документы в сторону; бумаги посыпались на пол. — Надо же, какая неожиданность. Выходит, мы с самого начала занимались чепухой. Можно хоть сейчас спокойно отправить все в архив и взяться за другое дело, где есть хотя бы один шанс на миллион. Зачем напрасно тратить время?
Разговор Эндрюса оборвался, и пленка еще шипела какое-то время, пока Сэм не выключил магнитофон. Кэсси нагнулась и стала собирать рассыпанные страницы. Никто не произнес ни слова.
Я не знаю, что подумал Сэм. Он не мог не заметить, что наши веселые ужины втроем вдруг прекратились, а атмосфера в штабе стала напоминать романы Сартра. Вероятно, Кэсси рассказала ему всю историю, рыдая на его плече, но я сомневаюсь: слишком горда. Скорее всего Кэсси пригласила Сэма на обед и объяснила,
