Сыграй еще раз, Сэм - Майкл Уолш

— Потому я и прошу твоей помощи, — сказала она. — Не для него, а для себя. Для нас. Понимаешь теперь?

С неохотой она отстранилась, заглянула ему в лицо.

— Англичане забросят меня в Прагу. Подполье может ввести меня в управление РСХА и, если повезет, в кабинет Гейдриха. Там есть вакансия секретаря, и с моим знанием языков я легко сойду за русскую белоэмигрантку.

— Вот, значит, какая легенда, — сказал Рик. — А я все думал, кем тебя сделают.

— Да, — сказала Ильза. — Я буду Тамара Туманова, дочь русского дворянина, расстрелянного большевиками после Октябрьской революции. Меня вырастила мать, возила по всей Европе, мы жили в Стокгольме, Париже, Мюнхене и Риме. Я всюду дома и не дома нигде.

— Ты уверена, что они купятся? — спросил Рик.

— Поверят, не бойся, — ответила Ильза. — Потому что сами захотят. Я же дочь белогвардейца — я мечтаю отомстить большевикам за то, что они сделали со мной и моими родными. Всякий, кто ненавидит коммунистов, для наци первейший друг.

Рик собрался было вновь наполнить ее бокал, но она покачала головой:

— Не надо, Ричард. Отныне мне понадобятся ясные мозги. — Она улыбнулась ему той самой пронзительной улыбкой, которую Рик так хорошо помнил. В последний раз он видел ее в «Ла бель орор», когда Ильза была в голубом. Теперь голубые только глаза. — И тебе тоже, — прибавила Ильза со смешком и потянулась вынуть стакан с бурбоном из его руки.

— Оставьте мою выпивку в покое, леди, — возмутился Рик.

Она серьезно посмотрела на него, страсть и желание плясали в ее глазах.

— Тогда пусть это будет последний стакан, — попросила она. — Мне нужно, чтобы теперь ты всегда был в трезвом уме. Нам всем это нужно — чтобы хоть сколько-нибудь рассчитывать на успех. От чего бы ты ни прятался, пожалуйста, не прячься больше за бутылку.

Рик нехотя отставил стакан. Выпивка так долго составляла ему компанию, что стала лучшим другом после Сэма. Завязать будет непросто. Как можно от человека столько требовать?

Он посмотрел на Ильзу в свете свечи и внезапно понял, как это будет легко.

— Дай хотя бы этот допить. Вроде прощального салюта.

Ильза подалась к Рику и чмокнула в щеку:

— Может, допьешь наверху?

— Продолжай играть, Сэм, — сказал Рик.

— А я никуда и не собираюсь, — сказал Сэм.

Взявшись за руки, Ильза Лунд и Ричард Блэйн встали и вышли из фойе.

Рано утром Тамара Туманова улетела в Прагу.

Нью-Йорк, январь 1932 года

— Рики, ты бы видел эту дыру в прежние времена, — сказал Солли однажды зимним утром, когда они покончили со сбором лотерейной дани, развозом пива и обязательными упражнениями в стрельбе. Солли до сих пор любил время от времени самолично собирать дань — может, чтобы не отрываться от корней собственного успеха, — и таскал Рика за собой по Гарлему.

Они сидели в одной из любимых контор Солли — салуне с витриной на перекрестке 129-й улицы и Сент-Николас-авеню. Заведение не бог весть какое, но в этом-то и суть. Длинная барная стойка тянулась слева от узкой парадной двери, а Солли неизменно восседал за дальним столиком, откуда открывался полный обзор салуна. Здесь Солли трудно застать врасплох, особенно если при нем двое-трое парней или даже один Тик-Так Шапиро. Тик-Так стоит двоих-троих обычных бойцов в любой день, а по субботам — вдвойне.

— Немцы, ирландцы и, ясное дело, евреи. Теперь не то. — Он вскинул ладони — типично горовицкий жест, означавший: «Что тут поделаешь?» — Некоторым ребятам это не нравится. Фех![75]Рики, позволь сказать тебе одну вещь, которую не понимают эти парни из центра: цветные — тоже люди.

Рик понимал, что Солли говорит не только о мэрии, но еще о Таммани-холле.[76]И об О'Ханлоне. И о Салуччи с Вайнбергом в их логове на Мотт-стрит, да и о других гангстерах, что мечтают выдавить Солли с его территории на городской окраине.

— Более того, — продолжал Горовиц, — у них есть деньги, им есть что тратить, особенно на лотерею! Игру каждый любит. И я всем даю поиграть. — Он гулко ударил себя в грудь. — У меня широкая душа! — объявил он. — Гои, что они понимают? Они собственных детей в грош не ставят, а к цветным относятся еще хуже. А я нет. Я ко всем отношусь одинаково, пока не докажут, что не заслужили.

Подпольная лотерея была одним из самых доходных и, возможно, самым простым из его предприятий: простаков хоть палкой отгоняй. Игрок выбирает номер от одного до 999 и делает ставку, обычно полдоллара. Выигрышным номером лотереи становятся три последние цифры суммы ставок на заранее оговоренном заезде на сегодняшних скачках; суммы публикуются в газете, так что всякий может узнать, что выиграл. Победившая ставка должна приносить 999 к 1, но, с учетом накладных расходов и накрутки, реальная выплата вполовину меньше. Впрочем, это нисколько не мешало людям делать ставки.

Цветные мальчишки в кепках приветственно кричали Солли, пока он торжественно шествовал по улице. Время от времени Солли с Риком примечали особенно хорошо одетого чернокожего, в коротких гетрах, а иногда и при монокле — за ним стайкой, блестя глазами, вились мальчишки. Эти чернокожие были Соломоновы букмекеры, большие люди в здешних местах, способные позволить себе самые изящные вещи, доступные негру.

— Видишь, — сказал Солли. — Они знают, что я честен. Я выплачиваю, пятьсот к одному.

— Но шансы-то 999 к одному, — осмелился возразить Рик.

— Это не моя забота, — ответил Солли. — По правилам выигрыш — 500 к одному; я так и плачу. Не 350 к одному, не 400 к одному и даже не 499 к одному. Пять сотен и ни центом меньше. Я не обдуриваю их, как Салуччи; я не подчищаю циферки, как Вайнберг на своем насквозь фуфлыжном ипподроме в Тимбукту. Я не ловчу с ними, и у меня все ровно. — Он рукой обмахнул Леннокс-авеню, благодарно наблюдая, как мужчины приподнимают перед ним шляпы. — Видишь? — взревел он. — Все любят Солли Горовица! Большого гарлемского рабби.

Когда Солли утвердился в этой части Гарлема, ему пришлось соперничать с грозной личностью — Лилли де Лорентьен, гаитянской колдуньей-вуду, увешанной бусами и браслетами; Лилли держала в своих руках всю игру для цветных. Трения начались сразу и не прекращались, пока несколько парней Лилли не нырнули в Северную реку[77]с цементными башмаками на ногах; враги заключили нестойкое перемирие, Лилли уступила большую часть территории, но сохранила положение в обществе. Шептали, что Лилли и Солли скрепили сделку в стогу сена, но наверняка никто не знал.