Сыграй еще раз, Сэм - Майкл Уолш

Ильза продолжила свой рассказ:

— За родителей в Осло я не беспокоилась. Кто мог подумать, что фашисты вторгнутся в Норвегию? Но в апреле 1940-го это случилось. Всех застало врасплох. Да, британцы минировали наши гавани, но этим мы думали отпугнуть немцев, а не раззадорить. Иллюзия безопасности закончилась, когда немцы выломали дверь в доме моего отца, выбросили их с мамой из постели и вывели вниз под дулами автоматов.

Ильза содрогнулась. Рику захотелось ее обнять. Ласло сидел не шелохнувшись.

— «Вы Эдвард Лунд?» — спросил один отца. Когда отец ответил «да», другой вынул пистолет и застрелил его на месте. Мать они бросили рыдать на полу нашего дома над отцовским телом… Мне нелегко далось это решение. — Ильза обращалась ко всем, но смотрела на Рика. — Ричард, ты думаешь, что это затея Виктора, потому что он хочет отомстить за Маутхаузен, и ты прав. Но это и моя месть тоже. Не пытайся у меня ее отнять.

То, что выяснилось сейчас об Ильзе Лунд, изумило Рика. Тогда, в Париже, они решили — никаких вопросов. Тогда он думал, что плохие воспоминания отягощают только его. Что во всем мире несчастная судьба выпала ему одному.

— Все равно не понимаю, зачем ты должна рисковать жизнью и ехать в Прагу, — упорствовал Рик. — Почему не оставить это дело Виктору, мне и Луи? — Он обернулся к майору Майлзу: — Майор, почему нельзя подослать к Гейдриху мужчину? Не сомневаюсь, в Лондоне найдется чех, который говорит по-тамошнему, знает места и…

Виктор Ласло отмахнулся.

— Мсье Блэйн, — сказал он. — Понимаю, что вы не хотели оскорбить меня, предположив, что я готов подвергнуть мою жену ненужной опасности, когда есть иные пути. Позвольте объяснить вам, почему ехать должна именно Ильза и только Ильза.

— Нет, Виктор! — вмешалась Ильза. — Позволь мне.

Она посмотрела на Рика — как в Париже, когда они в последний раз были вместе, в его клубе «Ла бель орор» танцевали под переливы «Перфидии»[69]и отзвуки далекого грохота больших пушек. С нежностью, с любовью, с тревогой и отчаянием, с тайным знанием — о том, что ей предстоит совершить. Только на сей раз она посвятит Рика в эту тайну.

— Ричард. — Она заговорила с ним, лихим парнем из Нью-Йорка, будто с ребенком. — Ты не знаешь этих людей, как знаем мы. Если мы пошлем немецкоговорящего чеха-подпольщика из Лондона, вероятнее всего, его узнают, донесут, разоблачат и расстреляют за неделю. А меня там никто не знает. С небольшой помощью британской разведки я смогу выдать себя за кого только захочу… Спасибо Виктору, — Ильза кивнула на мужа, — наш брак, да и вообще наши отношения для всех остаются тайной. Это чтобы защитить меня. Но теперь я могу обратить это в оружие против них. Они никогда не заподозрят, что я жена Виктора Ласло. — У Ильзы вырвался нервный смешок. — И кроме того, мужчине ни за что не подобраться к Гейдриху так близко, как сможет женщина.

— Почему? — спросил Рик. По своему опыту он знал: ни один самый завалящий гангстер никакую малышку не подпустит к себе настолько, чтобы она разглядела цвет денег в его бумажнике, — разве только если в город с ней выйдет. Женщин с бизнесом не смешивают.

— Потому что женщин не подозревают, вот почему! — сказала Ильза. — Потому что женщину немцы едва замечают — может, на кухне или изредка в спальне. У немцев не бывает так, чтобы полный кабинет клерков-мужчин возился с секретными документами, иначе рано или поздно их всех придется для пущей надежности расстрелять. Почему, как ты думаешь, у Гитлера шесть секретарей и все они, кроме Мартина Бормана, женщины?

Рик никогда не думал об этом в таком аспекте.

— И потом, — продолжила Ильза, — это же очевидно. Рейнхард Гейдрих знаменит своим, так сказать, пристрастием к красивым женщинам, а я…

— А Ильза исключительно прекрасная женщина, — закончил за нее Виктор Ласло. — Как вы сами могли заметить, мсье Блэйн.

— Вам не терпится втравить ее в вашу войну, да? — огрызнулся Рик.

— Ты что, так и не понял, Ричард? — закричала Ильза. — Я уже давно на войне! Зачем мы, по-твоему, оказались в Касабланке? Уж конечно не затем, чтобы мы с тобой снова встретились! Помнишь Бергера — украшениями торговал, часто бывал в твоем кафе? Он был моим связником, а не Виктора. Я пыталась вытащить мужа, а не наоборот.

— Что? — спросил Рик.

— Да, мой связник, — повторила Ильза. — Бергер работает на норвежское Сопротивление. Он пытался достать нам выездные визы, а когда услышал про убийство двух немецких курьеров и про существование транзитных писем, попытался купить их у Угарте. И тут…

— И тут вмешался я, — признался Рено. — Чтобы немного поразвлечь майора Штрассера, арестовал Угарте в кафе Рика. — Он окинул взглядом стол. — Виноват.

— Тут и появился ты, Ричард, — сказала Ильза. — Ты получил от Угарте эти бумаги и отдал их нам. И тоже вступил в войну. Мы все теперь на войне, вместе. — Она смолкла и зарделась. — Ведь так, Ричард? Пожалуйста, скажи, что мы вместе.

Рику хотелось целовать ее, прямо здесь, на глазах мужа, на глазах у всех, и он недоумевал, отчего медлит.

— Я подумаю, — вот и все, что он сказал.

Сэм в тот вечер вернулся поздно. Он снова играл — его рояль стоял теперь в прокуренном ночном клубе в Сохо, расположенном в подвале на Грик-стрит, где посетителям предлагали разбавленные водой коктейли и шоу с полуголыми девицами, ни одна из которых, заключил Сэм, не выдержит более пристального рассмотрения при свете дня. Заведение называлось «Кабаре-клуб Мортона», и заправляла им парочка гангстеров-кокни, близнецы по имени Мелвин и Эрл Кэнфилд. У местного британского населения братья, как понял Сэм, вызывали оторопь, но сам он находил их разве что забавными. Как они важно разгуливают в облегающих черных пиджаках — в которых даже зажигалку не спрятать, куда уж там пистолет, — выкрикивая распоряжения и вообще изображая из себя крутых! Сама мысль о безоружном гангстере смехотворна; дома в Америке Сэму встречался только один вид безоружных гангстеров — мертвые.

Из черных, кроме него, в «Мортоне» была еще пара судомоев, и они Сэма тоже не особо заинтересовали. Оба из Вест-Индии, но совершенно не похожи на карибских интеллектуалов, с которыми Сэм сталкивался в Гарлеме, где уроженцы островов более-менее задавали тон в социальном смысле. Эти же двое, наоборот, были мягкие и застенчивые, говорили кротко, словно боялись, что британцы с минуты на минуту заметят, что они черные, и вышлют за океан. Вторично.

Из песен в «Мортоне» пользовалось спросом «Сияние», джазовая негритянская песенка Форда Дэбни,[70]которую Сэм не прочь исполнить где угодно, хоть с Жозефиной Бейкер[71]в Париже или соло в «Американском кафе Рика». Белые ребята думают, что глумятся над ним, но Сэм знает: на самом деле это он над ними глумится. Представить невозможно, чтобы цветные сидели кружком и слушали, как белый человек валяет дурака, да еще платили бы за это.