Библия и меч. Англия и Палестина от бронзового века до Бальфура - Барбара Такман

Если пуритане отбрасывали милосердие и прощение ради более воинственных добродетелей Ветхого Завета, то только потому, что сами вели неравную битву за создание закона и нового образа жизни. Зов трубы Исайи подходил их обстоятельствам лучше, чем мольба подставить другую щеку. В Ветхом Завете они нашли не только оправдание резне врагов, но проповедь такой бойни. Саул «собрал воинство и разбил амалекитян и избавил Изариль от рук их, что пятнали его». Но когда он пощадил царя амалекитян Агага, разве не схватил Агага пророк Самуил со словами: «Как меч твой жен лишал детей, так мать твоя между женами будет лишена сына». И разрубил Самуил Агага пред Господом в Галгале»?

Карл I был тем самым Агагом, равно как и Ровоамом, который вместо того, чтобы прислушаться к народу, грубо отвечал ему: «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами», после чего Десять колен восстали с кличем: «По шатрам своим, Израиль!» Когда Карл проезжал через Уайтхолл, в карету ему подсунули записку со словами «По шатрам своим, Израиль!».

Или Карл и его роялисты могли фигурировать как фараон и его воинство, ведь первые свои победы при Марстон-муре и Нейзби пуритане праздновали, распевая песнь Моисея в честь победы над египтянами «Десница твоя, Господи, прославилась силою; десница твоя, Господи, сразила врага». Сходным образом в роялистах они видели сынов Едома, Моава или Вавилона. «Проклят, кто дело Господне делает небрежно, и проклят, кто меч Его удерживает от крови, — ярился против моавитян пророк Иеремия. — … Меч на халдеев, говорит Господь, меч на жителей Вавилона, на князей его и на мудрых его, меч на обаятелей, и они обезумеют, меч на воинов, и они оробеют… И Вавилон будет грудою развалин, жилищем шакалов, ужасом и посмеянием, без жителей».

Англичане никогда не нравились себе в период религиозной лихорадки, и поздние эпохи почти стыдятся пуритан. Каннигхэм в своем классическом труде по экономической истории Англии писал: «Общей тенденцией пуританизма было отбросить христианскую нравственность и подменить ее еврейскими обычаями». Пуритане, продолжает он, следовали «буквально древнему своду правил вместо того, чтобы довериться получившей наставление свыше христианской совести… и, соответственно, наступил откат к более низкой общественной нравственности, проявившейся как в стране, так и за ее пределами». Уступала ли нравственность пуритан, примерами которой служит резня ирландцев при Дрогеде и сходные отвратительные подвиги, той нравственности, примером которой могли бы послужить казнь епископа Фишера и Томаса Мора по приказу Генриха VIII или избиение гугенотов в Варфоломеевскую ночь, или пытки и костры инквизиции, причем всё это совершалось под эгидой «получившей наставление свыше христианской совести»? На такое сравнение Каннигхэм не решается пойти.

Несомненно, мстительность древних иудеев, которую решили перенять пуритане, стояла на более низком нравственном уровне в сравнении с идеалами Нагорной проповеди, равно как уступала десяти заповедям, данным Моисею на горе Синай. Израэлиты как в лучшие, так и в худшие времена не могли непреложно следовать идеалам горы Синай, как и христианский мир не мог жить согласно идеалам Иисуса. Единственная проблема с христианской моралью заключается в том, что христиане в целом ее не практикуют. И если десять заповедей представляют собой свод законов, которому люди, если постараются, могут следовать, то Нагорная проповедь пока непосильна обществу.

Хотя пуритане ни в коей мере не отвергали Новый Завет, кое-какие экстремисты среди них отрицали божественную природу Иисуса, а некоторые из них даже шли за это отрицание на костер. Даже умеренные протестанты в качестве одного из требований включили в свою милленаристскую петицию королю Иакову I условие разрешить им больше не кланяться в церкви при упоминании имени Христа. В своих стараниях «очистить» религию от риз, таинств, коленопреклонений и тому подобного экстремисты возвращались к вере в Бога, чью божественную природу нельзя разделить, к той самой концепции, которую проповедовали в синагогах: «Слушай, Израиль, Господь твой Бог, и Бог Един», иными словами, они отрицали догмат о Троице. Истина в религии — не то, о чем здесь стоит спорить. У индепендентов, вернувшихся к иудейским истоком христианства, оказалось мало защитников и глашатаев. Изо всех английских историков симпатичны они только Карлайлу, который называл их «последним проблеском всего нашего героизма», сетуя, что «последний свет богоподобного уходит из сей Англии. Убежденность и правдивость уступают место пустым песнопениям и следованию формулам — древнее „царство Божие“, к которому всегда стремились истинные мужи различных настроений и верований, уступает место современному царствию Без-Бога, которого люди называют Дьяволом».

Но Карлайл был исключением и, подобно пуританам, человеком скорее страстным, чем благоразумным. Более верную оценку влияния пуритан на сознание англичан дал благоразумный и мягкий либерал Мэттью Арнольд. Пуританизм, писал он в «Культуре и анархии», явился возрождением иудейского духа в ответ на эллинистический дух, пронизавший непосредственно предшествовавший ему период Ренессанса. Сам Арнольд склонялся к эллинизму, который определял как «мыслить правильно» в противовес иудаизму, который требовал «поступать правильно в рамках закона». Пуританство, по утверждению Арнольда, явилось реакцией на утрату нравственного стержня в эпоху Возрождения. В тяге пуританства во всем слушаться закона ясно проступает тенденция, «родственная той, которая составляла основу иудейской жизни». Пуританство оставило глубокий след в национальном сознании Англии. «Наш народ, — заявлял Арнольд, — пока еще обладает (и в этом значительная часть нашей силы)… немалой долей уверенности в себе, упорства и стойкости, свойственных иудеям. Эти свойства проявились в пуританстве и сыграли важную роль в формировании нашей истории на протяжении последних двух столетий».

Знаменательный поворот в истории восстановления Израиля наступил, когда, начиная с 1604 г., ссыльные пуритане стали обосновываться в Голландии, поскольку, как писал первый историк пуритан Дэниэл, они утверждали, что «лучше уехать в землю Гесем, где бы мы ее ни находили, чем мешкать в сем пленении Египетском, какое существует промеж нас».

В Голландии же на протяжении предшествующего столетия находили убежище беженцы-евреи, изгнанные из Испании и Португалии инквизицией. В Амстердаме возникла процветающая община, насчитывающая многих преуспевающих купцов, которые играли важную роль в торговле с голландскими колониями и в общеевропейской торговле с Левантом. В Голландии иммигранты-пуритане, пошедшие по стопам древних иудеев, познакомились с современными им евреями, а евреи познакомились с этой странной новой разновидностью христиан, которые выступали за свободу вероисповедания для всех, включая евреев. (До тех пор, пока они выступали в роли гонимых, пуритане верили в толерантность, но после прихода к власти разглядели ее недостатки.)

Если оставить в стороне соблюдение тех или иных ритуалов, индепенденты в вопросах доктрины мало чем отличались от иудеев, и этот факт признавали последователи и той, и другой конфессии. В среде крайних пуритан возникали секты, члены которых объявляли себя евреями по вере и обычаю согласно Левитскому закону. Отдельные особо истовые пуритане отправлялись за границу, чтобы учиться у раввинов на континенте и ознакомиться с талмудическими законом и литературой. В 1647 г. Долгий парламент выделил 500 фунтов на покупку книг «весьма великой ценности, недавно привезенных из Италии и находившихся там в библиотеке одного ученого раввина».