Треть жизни мы спим - Елизавета Александрова-Зорина

В заключение передачи обсудили звезду фейбсука, пятьсот тысяч подписчиков и интервью в разных журналах, женщина как женщина, юристка в декрете, ничего особенного, но внезапно, совершенно случайно, узнавшая, что у нее рак шейки матки, о чем и написала в своем фейсбуке, где до сих пор выставляла только фото детей, еды и вязаных кукол, которых продавала через интернет. Каждый справляется со страхом по-своему, кто-то скрывает болезнь от близких, а кто-то кричит о ней на весь свет, и женщина, чтобы заглушить страх, сомкнувший руки у горла, бросилась публиковать в соцсетях свои снимки, результаты анализов, сообщения врачей, и, как ни странно, количество подписчиков после этого стало быстро расти. За день до операции женщина начала вести онлайн-трансляцию, и у видеозаписей из больницы было до ста тысяч просмотров, хотя на них в общем-то не было ничего особенного, палата, грубая опасная бритва, которую дали, чтобы побрилась перед операцией, медсестры, другие пациенты, снятые исподтишка, инструкция для онкобольных женщин о том, что делать и как жить после операции, и так далее и тому подобное, а одно видео было снято в операционной, потому что ей удалось уговорить палатного врача заснять на мобильный самое начало, введение анестезии и разговоры медиков, окруживших операционный стол. С обезоруживающей откровенностью женщина описывала все, что происходило с ней во время лечения, вспоминала все, что было до, пыталась представить то, что будет после, а еще сделала прозрачным свой брак, и ее читатели, все триста тысяч, знали даже о том, что у ее мужа, который, не выдержав публичности, ушел из семьи, был ярко выраженный посткоитальный синдром, так что после каждого оргазма муж рыдал, как ребенок, на груди у жены и просил называть его маленьким. Друзья и родные, общаясь с ней, тщательно обдумывали каждое слово, ведь все выставлялось ею на всеобщее обозрение, и в конце концов, следом за мужем, разбежались кто куда, зато множилось количество новых, виртуальных знакомых, которые нередко обретали плоть и кровь, привозя ей подарки в больницу или домой, так что очень скоро вытеснили из ее жизни прежние связи. Ее читали и те, кто болел сам, и те, кто никогда не сталкивался с онкологией, но находил своеобразное развлечение в том, чтобы после ужина прочитать о чужой боли, выставленной напоказ, прослезиться, растрогаться, посочувствовать и, переполнившись чувствами, закрыть фейсбук и включить третий сезон любимого сериала. Что вы думаете по этому поводу, спросил ведущий, сунув микрофон ей в лицо. Он перепугался, что их наверняка узнают и схватят, а она, ничуть не растерявшись, облизнула губы и как ни в чем ни бывало ответила: величайшие моменты в нашей жизни очень интимны, мотивированы внутренне и неприкасаемы, для нас свято и дорого то, что мы отказываемся с кем-либо разделить, но теперь нас учат, что нужно выставить все личное на публичное обозрение и дать облапать всем. Интересное мнение, спасибо, засмеялся ведущий, и хотя режиссер посчитал ответ уж больно заумным и скучным, откуда ему было знать, что это цитата, все же вставил его в итоговую версию передачи.

А на следующий день, в прайм-тайм, когда по первому каналу показали это ток-шоу, на телефонный номер восемь-восемьсот три семерки пять-пять пять-ноль обрушились звонки. Я знаю, где актриса и ее похититель, они в телевизоре, прямо на вашем ток-шоу, где я смогу получить миллион. Але, это телецентр, вы должны мне миллион рублей, потому что я сейчас сообщу вам местонахождение актрисы, она у вас в студии, во втором ряду, впрочем, ее трудно узнать, почти невозможно, а вот ее похититель очень даже похож на фотороботы, развешанные по всему городу, и когда я могу забрать свои деньги. В телецентре началась паника, было созвано экстренное совещание юристов, которые уже разъехались по домам, ведь в прайм-тайм все уже сидят у телевизоров, даже юристы телецентра, но им пришлось вновь надеть свои костюмы с галстуками-удавками и вернуться, чтобы обсудить всем вместе, что теперь делать с обещанием выплатить миллион рублей тем, кто найдет актрису, и как выйти из этой истории без финансовых и репутационных потерь. Ее родители, мать и отец, а также полиция и психологи, а еще репортеры светской хроники и просто любопытные, без конца прокручивали запись, где она повторяла слова одной американки русского происхождения, заученные для роли, и не понимали, почему она не сопротивляется и не бежит от своего похитителя, и зачем говорит то, что говорит, нет ли в этом какого-то знака, который похищенная актриса хотела бы подать всем остальным, и как это все объяснить и расшифровать, величайшие моменты в нашей жизни очень интимны, мотивированы внутренне и неприкасаемы, для нас свято и дорого то, что мы отказываемся с кем-либо разделить, но теперь нас учат, что нужно выставить все личное на публичное обозрение и дать облапать всем. В интернете появились последние фото похитителя и жертвы, сделанные прямо с телевизионного экрана, а в новых ориентировках теперь значилось, что жертва, которая, как выяснилось, все же жива и очень даже неплохо выглядит, носит черный парик, и в этот вечер, да и еще в несколько последующих дней, все молодые и излишне стройные обладательницы черных волос почувствовали на себе пристальное внимание, а некоторым даже пришлось отбиваться от желающих проверить, не парик ли у них на голове. Но та, которую все искали, была уже далеко.

У этого города, точнее городка или даже городишки, маленького, сонного и тоскливого, не было имени, как и у них самих, потому что когда автобус, который их сюда привез, проезжал указатель, оба спали, кое-как пристроившись на заднем сиденье. Они ехали долго, на попутных машинах, а тем, кто едет куда глаза глядят, все машины попутные, на первых встречных автобусах, на электричках, если вдруг попадались железнодорожные станции, даже на поезде, остановившемся ночью на маленьком вокзале, где они случайно оказались, и хмурый с похмелья проводник, вышедший на платформу, несмотря на холодную осеннюю ночь в одних трусах и тапках на босу ногу, пустил их в свое купе, за пару пятитысячных купюр, так вот, они ехали так долго, что должны были быть уже далеко от столицы, но как оказалось, все это время катались вокруг до головокружения, не отъехав и трехсот километров. Портфель был набит деньгами, но без документов, тем более объявленные в розыск, они не могли сбежать за границу, да и он, глядя за окно, на пролетавшие мимо города и деревни, думал, что нет лучшей страны, чтобы умереть, чем эта, и нет лучшего времени года. Для смерти требуется что-то мрачное, церемонное, невыносимо печальное, как бархат и атлас, искусственные розы, строгий костюм, черный цвет, музыка баха или лакримоза, недаром похороны это всегда торжество, а проводить свои последние месяцы в тропиках под пальмой или в уютном селении на атлантическом побережье так же неуместно, как пускаться в пляс на поминках, для такого случая больше подойдет заплаканная дождями российская глубинка с ее скорбными в любой день лицами, разбитыми дорогами, старыми домами, упавшими заборами, словно все тут со дня на день собрались умереть, причем скопом.

Городок был окутан туманами и дымами: дымили трубы мусоросжигательного завода, дымила старая свалка за городом, загоревшаяся от костров, разведенных бродягами, клубился пар над канализационными люками с горячей водой, вокруг которых собирались погреться лохматые собаки, пугавшие злыми, потрепанными мордами, а с низин, каких было много, поднимался плотный, белый, как молоко, туман, и она крепко вцепилась в его руку, боясь, что потеряет его в этом дымном тумане, в котором нельзя было разглядеть собственные ноги, по колено в дыму, и не найдет больше никогда. Было раннее утро, редкие прохожие, с открытыми глазами досматривавшие свои сны, шли на работу, все как один в сторону дымившего трубами завода, и никто из них не обращал внимания на вышедшего из тумана мужчину с портфелем и большой женской грудью, которой у него на самом деле не было, и его пятилетнюю дочь, идущую с ним за руку. Конечно, дочери было не пять, а двадцать, и волосы, заплетенные в две забавные, торчащие в разные стороны косички, были всего лишь париком, да и полосатые колготки как-то странно смотрелись на длинных тощих ногах с некрасиво выпиравшими шишками, и она, в общем-то, была вовсе не его дочерью, но сонных жителей городка это совсем не интересовало, во всяком случае в столь ранний час, и на странную пару никто не обратил никакого внимания.