Уроки агенту розыска - Алексей Федорович Грачев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да ты что, Константин? Или обидел я тебя чем?
Слова эти, сказанные с задушевной грустью, тронули Костю, смягчили отчуждение. Все же в этом городе — жарком и голодном — среди тысяч незнакомых людей, безразличных к его судьбе, к его жизни, он был самым близким после Александры Ивановны. Вот почему не сдержал дружеской улыбки, ответил:
— Да просто настроение такое, Семен Карпович как приехал из села. Насмотрелся. Да и тут еще Шахов с Глебовым…
— Шахов с Глебовым?
Семен Карпович как-то удивленно повторил сказанное Костей и в нос себе ворчливо добавил:
— Чего тут особенного? Революция нуждается в мясе. Это еще что, — со вздохом продолжал он. — Посмотрел бы ты, что у нас тут творилось в первые дни после революции. Магазины крушат в одной стороне, в другой ларьки, в третьей толпа солдат с винтовками, в четвертой вино из подвала винного на поток отдано. Один солдат даже захлебнулся. Насытился, поди-ка на всю загробную жизнь… Он хохотнул коротко, привычно знакомо покрутил головой на фермы моста, через который шли, постукивая каблуками по настилу.
— Красная гвардия тогда была вместо милиции. На конях, а то и просто рабочие с винтовками. Ворам они спуску не давали. Поймают коль в толпе, быстро приговор, так у ног толпы и укокошат. Стрельбы было много. Бывало, что тебе германский фронт. И бомбы ухают, и пулемет стрекочет. Вот тогда наших двух тоже агентов бомбой враз положила солдатня в притоне у этой самой госпожи Добрецкой. Помнишь, в «Царьграде» такая с носом вороньим сидела за столом? Ну вот… Пришли они с обыском, а солдаты пьяны. Послали их, агентов, в кухню — мол, там есть кто-то подозрительный. Да обоим вслед бомбу и кинули. Так изрешетило, что живого места не отыскать было на ребятах. Молодые, бывшие фронтовики. А госпожа эта, Добрецкая, вот после того и смылась.
— Может среди солдат и здесь Артемьев был? — сказал Костя. — Ходит же он в солдатской форме?
— Может быть, — охотно согласился Семен Карпович и этими словами обидел почему-то Костю. Сердито спросил:
— Ну вот, а вы говорили однажды Ивану Дмитриевичу, что Артемьев не убивает. А он вон как может…
Семен Карпович пожал плечами. Как будто недоумевал, услышав слова Кости. Тут же заулыбался, похлопал его по плечу:
— Молодчина! Запоминаешь разговоры. Это уже хорошо, Константин. Втягиваешься… Ну, а то про Артемьева — так видишь ли, — их сейчас горстями ставят к стенке. Вот они и отбиваются. Как все в природе. Поймай в кулак муху — и послушай, как она жужжит, точится во все стороны, сучит лапками, крылышками, воюет даже. Так вот и воры. Раньше варнак семью вырежет, а ему восемь лет каторги. Обреют, кандалы на ноги и от этапа к этапу. И коль в силе варнак, да в почете у шпаны, так еще и в «жиганы» иль в майданщики выбьется. Все равно как земское начальство. Вот он и не обнажал оружия против сыска, руки кверху. Теперь что пуля, что ревтрибунал бывает одно и то же. Оттого и Коля…
Он не договорил — может осудил себя за то, что разговорился. Замолчал, первым стал спускаться по круче на знакомую тропу, возле берега реки. А Костю любопытство вдруг разобрало:
— А с чего бы это госпожа Добрецкая снова в городе появилась, Семен Карпович? Чего тут делать, коль добро отобрали…
Тот пожал плечами — сопнул носом.
— Кто ее знает. Может закопано где золотишко. Добра у нее много было, — все восхищенно продолжал он. — Одна люстра в гостиной, что тебе в императорском, наверное, дворце. Серебром окручена, да с золотыми вензелями. Как зажжет бывало — с улицы глянешь — батюшки, мои — солнце встало средь ночи. Чека конфисковала люстру, и куда подевала, не ведаю.
— Не революция, так буржуи свое добро не отдали бы народу — солидно сказал Костя. Семен Карпович засмеялся:
— Уж это точно, Константин. Только ты думаешь вечно они были такие богатые?
И сам ответил:
— Не-е-ет. С малого начинали и они, эти наши буржуи. Госпожа Добрецкая самой захудалой мещаночкой была когда-то. А то еще вот Ковалев Иван. Он гостиницу «Англия» держал у вокзала. Двухэтажная, из бревен, черепицей крытая. Биллиарды в подвале, на втором этаже номера, а на первом — зал с люстрами. Не хуже чем у госпожи Добрецкой. Эстрада, а на эстраде певица. Истеричка такая была, Аскольдская Матильда. За фужер шампанского к кому угодно на колени сядет бывало. Всегда в платке, потому что от тифу повыпали, волосы на голове, пальцы в кольцах — сам Иван ее награждал, — за пение или что еще не знаю, не пришлось вести дознание. Старик Иван, а она молодая, ну и егозила перед ним… Так к чему я это. К тому что богач был Иван, а начинал с подмастерьев. И где первый денежный кирпич взял для кладки своего богатства — тоже никому неведомо. Может хлопнул кого из кольта, или удавил. А жил, как король. Вот те и буржуй.
Теперь Ивана Евграфовича возьми. Еще бы годик и открыл бы он свой фирменный ресторан. Хвастался мне перед февралем. Мол, скоро и он уважаемым станет человеком, вроде «отца города». Накопил деньжат, видно, немало. Не брезговал он ничем. Для него, коль деньги имеет посетитель, — хоть в рубище, хоть он бандит, хоть проститутка — он около тебя, «барыню» спляшет и мазурку станцует. Лебезил, из кожи лез, что змея из своей старой шкуры. Зато и уважали его, сыпали на «чай», не считая, можно сказать. Тот же Коля, бывало, если появлялся, в «Царьграде», то к нему за стол садился. В простеньком всегда пиджачке, простенькой рубашке. Всегда с подручными. Сидит, молчит, зорко по сторонам поглядывает. Никогда не пьянел. Меня коль видел, подымался и кланялся вежливо. Ну я, коль зря, без «дела» коль, не трогал его…
— А вы же говорили Ивану Дмитриевичу, что только один раз видели его, — вырвалось у Кости. — В шестнадцатом году, когда он ювелирный магазин взял. Еще с дядей Тихоном Федоровым…
И опять Семен Карпович хохотнул коротко, обнял Костю за плечи — едва не мазнул утиным носиком по плечу:
— Ишь ты, а память у тебя, Константин, все же что надо. Настоящая для сыска память. А что говорил…
Тут он насупился,
