Праздник, который всегда с тобой - Эрнест Хемингуэй

Нам принесли нашу одежду до того, как Париж ответил, и мыоделись и пошли вниз ужинать. Скотт нетвердо держался на ногах и воинственнокосился на окружающих. Сначала нам подали очень хороших улиток и графин флери,но мы не успели съесть и половины, как Скотта вызвали к телефону. Его не былооколо часа, и в конце концов я доел его улиток, макая кусочки хлеба в соус израстопленного масла, чеснока и петрушки, и допил графин флери. Когда онвернулся, я предложил заказать еще улиток, но он сказал, что не хочет. Емухотелось чего-нибудь простого. Он не хотел ни бифштекса, ни печенки, нигрудинки, ни омлета. Он потребовал цыпленка. Днем мы съели вкусного холодногоцыпленка, но и здешние места славились своими курами, так что мы заказалиpoularde de Bresse[40] и бутылку монтаньи-местного белого вина, легкого иприятного. Скотт ел мало и никак не мог допить бокал вина. Потом положил головуна руки и перестал сознавать окружающее. Это не было притворством, рассчитаннымна эффект, и даже казалось, что он прилагает огромные усилия не расплескать ине разбить чего-нибудь. Мы с коридорным отвели его наверх, в номер, и положилина кровать, и я снял с него все, кроме белья, повесил его одежду, а потомвыдернул из-под него покрывало и укутал его. Я открыл окно, увидел, что дождькончился, и оставил окно открытым.

Я спустился вниз и доел ужин, думая о Скотте. Ему,несомненно, нельзя было пить, а я плохо смотрел за ним. Алкоголь даже в самоммалом количестве действовал на него крайне возбуждающе, а потом отравлял его, ия решил, что завтра пить мы не будем. Я скажу ему, что скоро мы будем в Парижеи мне нужно войти в форму, чтобы писать. Это была неправда. Мне было достаточноне пить после обеда, перед тем как садиться писать, и во время работы. Яподнялся наверх, распахнул все окна, разделся и моментально заснул. Наследующий день выдалась чудесная погода, и мы ехали в Париж через Кот-д`Ор,дыша воздухом и глядя на обновленные холмы, поля и виноградники, и Скотт былочень весел, отлично себя чувствовал и рассказывал мне обо всех книгах МайклаАрлена подряд. Майкл Ар-лен, сказал он, человек, достойный внимания, и мы обаможем многому у него научиться. Я сказал, что не могу читать его книг. Онсказал, что мне и не нужно их читать. Он перескажет мне фабулы и опишетдействующих лиц. Это была устная диссертация о творчестве Майкла Арлена.

Мы расстались у его дома, я на такси вернулся на своюлесопилку, и у меня была чудесная встреча с женой, и мы пошли в«Клозери-де-Лила» немножко выпить. Мы были счастливы, как дети, которые долгобыли врозь, а теперь опять вместе, и я рассказывал ей о поездке.

— И тебе было скучно, и ты не узнал ничего интересного,Тэти? — спросила она.

— Я мог бы многое узнать о Майкле Арлене, если бы слушал. Апотом, я узнал такое, в чем еще не разобрался.

— Неужели Скотт так несчастен?

— Возможно.

— Бедный.

— Но одно все-таки я узнал.

— Что?

— Путешествуй только с теми, кого любишь.

— И это уже кое-что.

— Да. И мы едем в Испанию.

— Да. И до отъезда осталось меньше полутора месяцев.

— И уж в этом году мы никому не позволим нам все испортить,правда?

— Правда. А из Памплоны мы поедем в Мадрид, а потом вВаленсию.

— М-м-м-м, — промурлыкала она, как котенок.

— Бедный Скотт, — сказал я.

— Все бедные, — сказала Хэдли, — богаты легкомыслием, но безгроша в кармане.

— Нам страшно везет.

— Надо вести себя хорошо, чтобы не упустить удачу. Мыпостучали по столику, чтобы не сглазить, и официант подошел узнать, что намнужно. Но того, что было нам нужно, ни официант, ни кто другой, ниприкосновение к дереву или мрамору-столик был мраморный-дать нам не могли.Однако в тот вечер мы этого не знали и были счастливы. Через день или два посленашей поездки Скотт принес мне свою книгу. На ней была пестрая суперобложка, и,я помню, мне стало как-то неловко, что она такая броская, безвкусная, скользкая.Она была похожа на суперобложку плохого научно-фантастического романа. Скоттпросил меня не обращать на это внимания: она подсказана рекламным щитом нашоссе в Лонг-Айленде, который играет важную роль в сюжете. Он сказал, чтораньше ему суперобложка нравилась, а теперь нет. Перед тем как читать, я снялее. Когда я дочитал эту книгу, я понял, что, как бы Скотт ни вел себя и что быон ни делал, я должен помнить, что это болезнь, и помогать ему, и старатьсябыть ему хорошим другом. У него было много, очень много хороших друзей, больше,чем у кого-либо из моих знакомых. Но я включил себя в их число, не думая,пригожусь я ему или нет. Если он мог написать такую великолепную книгу, как«Великий Гэтсби», я не сомневался, что он может написать и другую, которая будетеще лучше. Тогда я еще не был знаком с Зельдой и потому не знал, как страшновсе складывалось против него. Но мы убедились в этом раньше, чем нам быхотелось.

Скотт Фицджеральд пригласил нас пообедать с ним, его женойЗельдой и маленькой дочкой в меблированной квартире, которую они снимали наулице Тильзит, 14. Я почти забыл эту квартиру и помню только, что она былатемная и душная и в ней, казалось, не было ничего, что принадлежало бы им,кроме первых книг Скотта в светло-голубых кожаных переплетах с золотымтиснением. Кроме того, Скотт показал нам гроссбух, куда он аккуратно заносятназвания всех своих опубликованных произведений и суммы полученных за нихгонораров, а также суммы, полученные за право их экранизации, и проценты отпродажей его книг. Все было записано так тщательно, словно это был судовойжурнал, и Скотт показывал его нам с безличной гордостью хранителя музея. Скоттнервничал, старался быть гостеприимным и показывал записи своих заработков так,словно это было главное, на что стоит смотреть. Но смотреть было не на что.

Зельде было не по себе с похмелья. Накануне вечером они былина Монмартре и поссорились из-за того, что Скотт не хотел напиваться. Он сказалмне, что решил упорно работать и не пить, а Зельда вела себя так, будто он былбрюзгой и нарочно портил ей удовольствие. Она именно так и сказала, и, конечно,последовали взаимные обвинения, и Зельда, как всегда, начала отрицать: «Я неговорила этого. Я ничего подобного не говорила. Это неправда, Скотт». Потомона, казалось, что-то вспоминала и принималась весело смеяться.

В тот день Зельда плохо выглядела. Ее прекрасные русыеволосы были на время погублены неудачным перманентом, который она сделала вЛионе, когда дождь заставил их прервать путешествие на машине, глаза у нее былиусталые, лицо осунулось.