Последний бой Пересвета - Татьяна Беспалова

А Марьяша и вправду таращила ясные, серые глазёнки, беззвучно шевелила розовыми губками, стеснялась, но не уходила. Всё смущало её: и грозный лик Пересвета, и его всклокоченная борода, и ядрёный мужицкий дух, исходивший от него. Но более всего смущали девицу Сашкины речи восхитительные, кои с каждым принятым на грудь ковшом становились всё длиннее, всё цветистей, всё упоительней. Затаившись в клети, Марьяша из раза в раз наблюдала через щели дощатой стены за размеренными, точно рассчитанными движениями Пересвета, больше всего походившими на волшебный танец. Боярские недоросли становились в круг. Вооруженные деревянными мечами, они поочередно наносили удары. Марьяша считала выпады, загибая пальчики, читала молитвы, умоляя Богородицу избавить горячо любимого ею Сашеньку от нечаянных ссадин и синяков. И уж нисколько не заботили девицу удачи и досады обучаемых Пересветом боярских недорослей, а ведь среди них был и её жених наречённый, младший сын московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова – Микула. Нелюбый Микула, ненужный, постылый.

* * *

В тот день Иван Васильевич Вельяминов, старший сын и наследник тысяцкого Василия Васильевича и давнишний выученик Пересвета, по старой памяти явился на занятия. Вооружившись огромным дубовым мечом, он встал в ряд с другими юношами. Иван Вельяминов удался – невысокого роста, но широкий, крепкий, лицом приятный. В отрочестве, пока не раздобрел и бородою не зарос, Ванюша блистал девичьей красотой и хрупкостью. Мечник из него получился так себе, стрелок ещё худший. Возрос Ваня, оженился, в великокняжеском совете вместе с отцом начал заседать, сделался горд, нетерпелив, заносчив.

– Дивлюсь я на тебя, Александр Иванович! – сказал Иван Вельяминов. – Митрополичий дворянин, муж великой доблести, воин знаменитый, книжный человек, а здесь, на вельяминовом дворе, шутом гороховым себя выставляешь!

– Не мути, не темни, Иван Царёвич! У нас тут, на этой площадочке, свои законы, свои порядки и поменять их даже тебе, сыну тысяцкого, не удастся, – огрызнулся Сашка.

Они стояли лицом к лицу. Крёстный брат[31] одного из великокняжеских сыновей – в красных сапогах на каблучке, шёлковой синей рубахе, прямой, широкоплечий – и митрополичий дворянин, беспутный Сашка – без рубахи, в нечистых портах, босой. Один – с гордо поднятой головой, другой – с глумливой ухмылкой на лице.

Пересвет сделал молниеносный выпад. Странно и чудно: огромная орясина, на вид неуклюжая, неугомонно говорливая, вечно нетрезвая, а поди ж ты! Так движется, что не уследишь! Дважды соприкоснулись деревянные ножны Дрыны с телом вельяминовского наследника. Первый удар пришёлся по лицу. Иван попытался отразить нападение, но Пересвет ухитрился просунуть конец Дрыны под оружие противника, задел чувствительно. Брызнула первая кровь. А Пересвет продолжал движение далее, то уклоняясь всем телом вправо, то уводя левое плечо из-под ответного удара. В немыслимом выверте, припав на правое колено, точным движением подсёк противника, ударив Дрыной по щиколотке. Иван рухнул навзничь, подняв в воздух тучи мелкой пыли. Вельяминовский наследник, выпустив меч из руки, размазывал по лицу кровь и невольные злые слезы.

– Больше стерпишь на учении – дольше выживешь в бою, – усмехнулся Пересвет, распрямляясь.

Иван поднялся на ноги, хмуро воззрился на Пересвета.

– Чего приуныл, Иван Царёвич? Умойся-ка, не боярское это дело – с разбитой рожей ходить, – хохотал Пересвет.

– Эх, сразиться бы с тобой как положено, на мечах, – шипел Иван, склоняясь над колодой, наполненной мутной водицей. – Жаль, что Дрыну из ножен не вынимаешь, не то б уж в остроге гнил. И за что мой отец тебя, пьянчугу, почитает? Ну да ладно, отец не вечен. Настанет мой черед, тогда помяну тебе кровавое ученье…

– Зачем же ждать? Василь Василич в полной силе человек, нескоро на тот свет отправится. А ты, Ваня, попытай-ка счастья незамедлительно. Вдарь-ка! – и Сашка извлек Дрыну из деревянных ножен.

Лезвие легендарного Пересветова меча оказалось чёрным, будто закопчённым. Боярские недоросли застыли в изумлении. Никому из них до этого дня не доводилось видеть меч Пересвета обнажённым. О величине этого оружия можно было судить по размеру ножен, но кто ж мог подумать, что обоюдоострый меч, с широким желобом посредине, с простой, обернутой полосками из воловьей кожи рукоятью окажется столь ужасающе огромным?

– Эй, ребята, дайте Иван Василичу какой ни есть меч!

– Нечестный вызов! – взревел Иван Вельяминов. – Не при мече я, а чужим драться не стану!

– Оставь гордыню, Ванятка! – гоготал Пересвет. – Не вызов это, а приглашение. Не бой, а игра. Нешто я не щадил тебя? Нешто бил когда по хребту железом? Не-е-ет, только деревяшкой охаживал, да и то в четверть силы. И теперь несильно обижу. Узнаешь просто, как оно железо-то в костях отдается. Это тебе не в палатах на княжеском совете сидеть! Это надолго запомнится!

Пимка Касатик, вельяминовский родич, подал Ивану меч. С почтением подал, рукоятью вперед. Посмотрел Пересвет на боярский меч, оценил. Так себе оружие! Всего-то и толку, что рукоять самоцветами украшена, а сам клинок даже на вид легковат.

– Становись, Ванюша! – возгласил Пересвет. – Сегодня на княжеский совет хорошо обученным пойдёшь!

Ученики Пересвета, боярские недоросли, расступились по сторонам, притихли, приуныли. Одно дело – дубасить друг дружку деревянными мечами или просто кулаками, но совсем другое – рубиться звонким булатом.

– Дядя, дяденька! – Яшка и Марьяна выскочили на ристалище, словно ящерицы из дупла. Яшка повис на правой руке, а Марьяша, стыд девичий потеряв, прямиком на шею прыгнула.

– Дядя! – вопил Яшка. – Не по правилам это! Забыл про епитимью?! Забыл про владычный запрет полгода Дрыну из ножен не вынимать?! Забыл о княжьем помиловании?!

Дрына с глухим звоном упала на деревянный настил.

– Ах, пленили меня! Ах, разоружили! – хохотал Пересвет. – Живи Иван Царёвич! Празднуй! В советах заседай, как же без тебя!

А Ивана уж и след простыл, ушёл Иван Васильевич, памятозлобием плененный. А Пересвет-то и хохочет, и куражится, и Марьяшу по головке русой гладит, а всё равно исподтишка за Яшкой наблюдает. Ах, побледнел-то как Яшка, губу закусил, в глаза не смотрит. Ревнует! Влюбился, детина, в Марьяшку, но сыновние чувства не забывает, в драку не лезет. А Пересвету от этого ещё веселей, но Марьяну Александровну обнимать не пытается, отстраняется. Марьяна Александровна – родня тысяцкого Вельяминова и за Микулу Вельяминова просватана. Нет, не уместно с ней греховному блуду предаваться.

А ученики Пересветовы, боярские недоросли, на обоих – и на Сашку, и на названного сына его – с уважением взирают. Александр Пересвет на Москве личность известная. Коли встретит его ввечеру разудалый человек в узком переулочке, непременно шапку скинет и с низким поклоном дорогу уступит. Почитает Пересвета тысяцкий Вельяминов за радение о молодёжи, за щедрый дар воинского наставника. Любит Пересвета митрополит Алексий за открытую душу и большую начитанность. А Яшка, названный сын Пересветов, и молоденек, и телом невелик вышел, зато как отважен, как удачлив! В дружине Владимира Храброго подвизается. С братаником великого князя в любой поход стремя к стремени идёт. Сказывали люди бывалые о разных случаях. Чего ни приключится в походе! Сколько раз Яшкина отвага и сметливость Владимира Андреевича из бед выручала! Сколько тягот вместе пришлось претерпеть! Любой поход, любое дело благоприятный исход имело, стоило лишь Яшке Ослябеву взять в руки древко полкового стяга. Ко всякому ратному труду у парня талант выдающийся – всегда с добычей домой возвращается.