По доброй воле - Слава Доронина

бабушка. С ароматными мягкими пирожками. Настроение сразу же приподнимается.

Сегодня день я провела с подругой, а вечер – с бабушкой, оставив дела в офисе на Нину. Если так и дальше пойдет, окончательно потеряю хватку. А еще в последнее время все чаще посещают мысли, что пора в жизни что-то менять. Возможно, даже кардинально. Вплоть до профессии и глобальных целей на ближайшее будущее.

– Я тут подумала, Ася, – деловито произносит бабушка, наблюдая, как я уплетаю пирожки. – Может, съездим в старую квартиру? Надо вещи кое-какие забрать и альбомы. Дедушка твой сниться начал. Каждую ночь!

– Ну хорошо, – соглашаюсь, насторажившись. – А альбомы зачем? – Я беру еще один пирожок с тарелки.

– Во снах он приходит и просит фотографию заменить на памятнике. Та, которая сейчас, деду не нравится.

– Бабуль, ты серьезно? Столько лет прошло после его смерти…

– Серьезно, Ася. Доедай, и поехали.

– Уже поздно, – предпринимаю попытку отговорить.

– Ничего. Я тебя и так весь день ждала. А завтра пирожки на кладбище отвезем.

Спорить бесполезно, да и не хочется. В старой квартире остались документы, я давно собиралась за ними заехать, но все времени не хватало.

Звоню Дмитрию – он на месте и готов отвезти нас с бабулей хоть на край земли.

Так и подмывает спросить у охранника, получал ли он какие-то указания от своего хозяина на мой счет, но боюсь услышать отрицательный ответ. Это причинит мне боль. С недавних пор ощущаю себя тринадцатилетней девчонкой, которая впервые влюбилась в старшеклассника, а тот не обращает на нее никакого внимания. Впору напиться для смелости и ехать к Грише домой. Жаль, что пить мне нельзя. Придется обойтись своими силами, не прибегая к алкоголю.

В квартире мы задерживаемся почти на два часа. Бабуля собирает аж три пакета с вещами на благотворительность, затем мы находим нужные ей фотографии в альбомах и, наконец, спускаемся к машине.

– Знаешь, что вспомнила? – вдруг спрашивает бабушка, когда мы уже подъезжаем к дому.

– Что?

– В детстве мы с тобой играли в одну игру. Я начинала предложение, а ты заканчивала. До вечера могли твои фантазии перебирать.

– Не помню такого…

– Ну вот, например: мне нравится, когда светит солнышко, потому что… Почему?

Выглядываю в окно.

– Нет сейчас никакого солнышка, бабуль. Тучи и темнота кругом, – хмыкаю я.

– В том-то и дело, Асенька. Когда маленькая была, ты даже не замечала плохой погоды, да вообще ничего плохого не замечала. Была сгустком положительных эмоций, постоянно улыбалась. А теперь одни преграды, стены, причины, почему нельзя. Понимаешь, о чем я?

– Зачем ты мне это говоришь? – начинаю хмуриться.

– Ты бы съездила к нему, раз сам не едет. Объяснились бы.

Горло перехватывает спазмом. Я бросаю взгляд на Дмитрия, который все слышит. Охранник смотрит на меня через зеркало заднего вида, но тут же отворачивается, когда наши глаза встречаются.

– Какой в этом смысл?

– Большой, Ася. Пока люди идут навстречу друг другу, поддерживают, помогают, все у них и складывается хорошо. Партнерские отношения – это не про безмолвствование и игнор, это про поддержку, я вам недавно с Дашей рассказывала. Гриша ведь и раньше нечасто появлялся, много работал, но тебя это так сильно не задевало. Сейчас чувства обострились, ты принимаешь перемены близко к сердцу. Надо немного иначе, со здравым смыслом подходить к ситуации. К тому же у человека могут быть неурядицы, о которых он говорить не хочет. А может, и вовсе не любит показывать свою боль…

Бабушка права. Как всегда. Но задетое эго мешает сделать первый шаг. Ну и еще страшно услышать, что Григорию я не нужна.

Дима помогает нам занести пакеты домой. Размышляю ровно секунду и, поддавшись порыву, прошу охранника подождать меня внизу. Быстро переодеваюсь и возвращаюсь в машину. На улице зарядил дождь. Я забираюсь на переднее сиденье и стряхиваю с себя влагу.

Несколько минут мы едем в тишине. Наблюдаю, как дворники счищают воду с лобового стекла, а потом тихо интересуюсь:

– Шахов сейчас один дома или с бывшей женой?

– Один, – отвечает Дмитрий, не поворачивая головы. – И лучше бы, конечно, его не тревожить.

– Почему?

– У него мать умерла.

– Что? Не может этого быть… Ирина Анатольевна недавно у меня была…

Волоски на коже встают дыбом от этой новости. Почему я ничего не знала? Какой кошмар…

– Почему ты не сказал?

– Вы не спрашивали.

Нервно закатываю глаза, вспоминая сцену у СИЗО. Может, Полина рядом с Шаховым, потому что с его мамой близко общалась?

– Ее уже похоронили?

– Завтра.

Я нахожусь в ступоре. Собираюсь отдать Дмитрию указание ехать обратно, но замечаю, что мы почти у дома Шахова. Да и не хочу я уезжать! Я мечтаю увидеть Григория. А в свете последних событий – еще и поддержать.

Прошу охранника проводить меня до квартиры. С недавних пор боюсь заходить в подъезды одна.

Мы поднимаемся на нужный этаж, Дмитрий говорит, что подождет в машине. Я киваю, прокручивая в голове слова, которые скажу Григорию. Но, когда он открывает дверь, забываю обо всем на свете, думая лишь о том, что надо было остаться дома.

Я впервые вижу Григория таким помятым и пьяным. Сердце разбивается вдребезги. Инстинктивно делаю шаг назад, но Шахов успевает поймать меня за руку и резко тянет на себя. Падаю прямо ему на грудь, утыкаясь кончиком носа в его футболку.

– Только не говори, что собираешься сбежать, – произносит Григорий слегка хрипло.

– Нет… Просто… – Язык заплетается, я ужасно волнуюсь. – Мне очень жаль… Соболезную твоей утрате…

Шахов тяжело дышит и молчит. От него пахнет алкоголем, но мне все равно нравится. Все в нем нравится. И безумно жаль, что такое происходит в его жизни. Что отчасти я виновата в том, что он находился в тюрьме. Еще неизвестно, как Ирина Анатольевна умерла… По ней не было заметно, что она болела или плохо себя чувствовала.

– Как это случилось?

– Стало плохо с сердцем.

– Ты успел с ней проститься?

– Успел.

Столько боли в его голосе, сожаления!

Отстраняюсь и смотрю на Григория. Обхватываю ладонями его лицо. Опускаю глаза к небритому подбородку. Такой Шахов сейчас родной и близкий. Может, совсем не это Грише необходимо, но я тянусь к нему и оставляю легкие поцелуи на губах, щеках. А потом обвиваю его шею руками и нежно обнимаю, глубоко вдыхая аромат кожи.

Шахов не обнимает в ответ. Тогда жмусь к нему сильнее.

– Я ведь уничтожу его, Агния, – звучит его голос возле уха. – Это ты, надеюсь, понимаешь?

Речь идет о моем бывшем муже. Без пяти минут бывшем муже. Скоро придут бумаги и официально я не буду иметь к этому человеку никакого отношения. У нас даже фамилии теперь разные.

– Если причина твоего молчания только в этом, то я никуда не уйду. Так понятно? – произношу с вызовом.

Григорий наконец обнимает меня. В его руках тепло и спокойно. Я ощущаю себя в безопасности.

– Секунду… – шепчет Шахов. С силой пинает дверь ногой, закрывая ее, и возвращается ко мне.

Мы обнимаем друг друга крепко, грубо, даже немного жестко, у меня почти «вслух» трещат ребра. И это самый счастливый момент в моей жизни за последние несколько недель. Хоть и с привкусом горечи.

Глава 30

Иногда нам нужна поддержка близкого человека, какое-то доброе слово или действие с его стороны, которые могли бы облегчить наши страдания в трудный момент. Григорий не говорит, что ему тяжело, но это видно по его потухшему взгляду. Да даже по тому, что ранее идеально чистые поверхности его квартиры теперь под слоем пыли. Все указывает на то, что Шахову сейчас паршиво. В прошлом я пережила потерю близкого человека. И неважно, что Миша свою смерть подстроил, оплакивала я его по-настоящему, и апатия надолго стала моим спутником после того трагического события.

– Выпьешь? – интересуется Шахов, когда мы оказываемся на кухне.

Замечаю на столе бутылку виски и пепельницу.

– Я лекарства сильнодействующие принимаю. Мне нельзя.

Григорий хмурится.

– Что-то не так с анализами? – Он опускает взгляд на мои руки.

– Да. Врач отложил операцию и назначил лечение.

В груди неприятно колет. Я думала, Шахов об этом знает.

Он подходит и берет мои ладони. Чувствительность вернулась наполовину. И это уже не неприятные ощущения, как было вначале. Григорий переворачивает свою руку и сравнивает с моей. Шрамы похожи, но не идентичны. О чем я и говорю вслух.

Он улыбается.

Когда вижу его улыбку, странное тепло щекочет изнутри. Может, это огромная глупость – всецело доверять такому человеку, как Шахов, но, находясь рядом с ним, именно это я и делаю. Не понимаю, как несколько недель назад могла отказаться от предложения перевезти свои вещи в его квартиру.