Франция в XI – начале XIII века. Общество. Власть. Культура - Альфред Рамбо

Дороги были не только опасны, но часто и пустынны, особенно в гористых местах, и купец рисковал не найти на них ни очага, ни ужина, ни ночлега. И здесь в конце X в. пришла ему на помощь церковь. Альпийская и пиренейская дороги были усеяны монастырскими домами, исполнявшими роль странноприимных домов; самыми знаменитыми из этих учреждений были гостиницы, находившиеся на Большом и Малом Сен-Бернаре. Такие же убежища были построены на суровых плоскогорьях Центральной Франции, и в темные ночи, во время бури или непогоды, в монастыре звонили во все колокола, чтобы указать путь заблудившемуся путнику. Наконец, на больших дорогах, особенно вблизи мостов, нередко можно было встретить такие же гостиницы, где толпились богомольцы и купцы.

Дорожные сборы и пошлины. Менее страшны, но более обременительны были бесчисленные подати, взимавшиеся с перевозимых товаров и обозначавшихся общим названием дорожных пошлин. Пользуясь анархией IX и X вв., сеньоры умножили их до бесконечности. Способ взимания был очень прост: они загораживали дорогу или реку и пропускали купцов не иначе как за плату. Вначале купцы протестовали, но должны были покоряться, и спустя несколько лет обычай становился законом. По мере того как королевская власть крепла и начинала сознавать свои обязанности, она не раз делала попытки уменьшить количество этих пошлин и напоминала сеньорам, что они должны употреблять эти доходы на поддержку рек и дорог; в 1254 г. парламент присудил сеньора де Кревекёр к возврату купцам того, что он незаконно отнял у них. Но эти усилия были тщетны; количество пошлин по-прежнему было очень велико. Еще в XIV веке их насчитывали 74 на Луаре от Руана до Нанта, 12- на Алье, 10 — на Сарте, 60 — на Роне и Соне, 70 — на Гаронне или на дорогах области, лежащей между Реолем и Нарбонной, 9 — на Сене между большим парижским мостом и Рош-Гюйоном. Эти пошлины взимались под самыми разнообразными предлогами и названиями, таковы были: peages на мостах и реках; cauciages, или проездные пошлины, на дорогах; cayages, или rivages, то есть береговые пошлины; portages, или passages, у городских ворот; conduits, или travers, соответствовавшая тому, что мы называем теперь транзитной пошлиной; для каждого товара существовал особый тариф. Обоз с сукном, проезжавший через парижскую территорию, ограниченную Монтлери, шарантонским мостом, Мо, Санлисом, Бомоном, Понтуазой и Пуасси, платил четыре су с повозки, два су — с тележки, один су — с навьюченной лошади. Часто также, по крайней мере до XIII в., пошлина взималась натурой: так, в 1218 г. всякий иностранный купец, везший пряности в Англию через Сент-Омер или через округ этого города, обязан был давать кастеляну фунт перца. От каждого судна с солью, плывшего в Мезон, сборщик сеньора Пуасси получал один сетье соли. Правда, некоторые из этих пошлин были менее обременительны: когда жонглер подходил к воротам Пети-Шателье в Париже, он обязан был лишь спеть один куплет; человек, показывавший обезьяну, заставлял своего зверя дать представление перед сборщиком, и в этом заключалась его пошлина. Сборы были различны, смотря по свойству, происхождению и назначению товаров, а также смотря по личности путника. В Монтлери с пешего еврея взималось столько же, сколько со всадника или с вьючной лошади; с другой стороны, духовные и дворяне были обыкновенно свободны от всякой пошлины. Нетрудно понять, какой вред наносила торговле подобная система; не то чтобы пошлины были очень велики: напротив, они были довольно умеренны; но, дробя сборы, останавливая купцов на каждом повороте, фиск беспрестанно затруднял движение и заставлял их терять дорогое время. Кроме того, взимание этих пошлин портило товары. Когда судно с вином проезжало в Мезон, то сборщик сеньора Пуасси имел право почать три бочки и взять себе более 15 литров того вина, которое ему больше всего нравилось, что не могло улучшить товара. Точно так же монахи в Saint-Julien-de-Beauvais взимали по три денье за каждую лошадь с купцов, проезжавших в Милли, и, между прочим, с торговцев свежей морской рыбой, которые спешили с нею в Париж; в постные дни они развязывали корзины и набирали лучшей рыбы на три денье по своей оценке. Рыба расхищалась, и товар прибывал в Париж испорченным. Только в 1314 г. парламент вмешался в это дело. Наконец, хитрые сборщики придумывали тысячи остроумных, но стеснительных способов для увеличения своих доходов. Одни, орудовавшие вдали от больших дорог, принуждали купцов сворачивать с дороги для уплаты пошлины или забирали имущество упорствовавших даже прямо из лавок. Другие умышленно помещали свои кассы на непроходимых дорогах, соблазняя таким образом тех, кто подлежал пошлине, ехать другим путем, чтобы избежать уплаты ее, но, как только путник попадался в ловушку, его останавливали и заставляли уплачивать крупный штраф. Иной раз у сборщиков якобы терялся тариф пошлин, который должен был висеть на виду, тогда они взимали, конечно, произвольную сумму. Многие были трактирщиками и, чтобы удержать судовщиков в своей харчевне, увеличивали формальности и придирки или случайно отлучались, затягивая таким образом их отъезд на один или два дня.

На рынках продажа была обременена пошлинами (за выставление товара, вымеривание и взвешивание), которые получили общее название кутюм, или платы за места на рынке, и были обычно невысоки, но всегда обременительны. Так, например, купец даже дома не мог продавать более известного количества товара, не прибегая к сеньориальным весам, мере или аршину, а за это надо было платить. В других местах господствовали еще более стеснительные обычаи. Так, когда помещение парижского гостиного двора сделалось недостаточным, рыбный рынок был перенесен на участок земли, принадлежавший дому Галлебик. Последний удерживал в виде вознаграждения известную сумму с каждой сделки; кроме того, он заявлял притязания на право производить суд над купцами и устанавливать цены; когда продажная цена устанавливалась на известном уровне, являлся сержант и понижал цену каждой корзины на 8, 10 или 12 су под тем предлогом, что нижняя часть — худшего качества. Тщетно купцы жаловались — эти злоупотребления продолжались более столетия; король, уничтожив их в 1325 г., воспользовался этим случаем, чтобы со своей стороны удвоить сборы.

Дорожные опасности. Если бы сеньоры взамен этих пошлин, по крайней мере, добросовестно исполняли свои полицейские обязанности, то их служба с избытком окупала бы их поборы. Но это не всегда было так; кто пускался в путь, даже в XII и XIII вв., то есть после провозглашения Божьего перемирия, рисковал наткнуться на неприятную встречу. Можно ли усомниться в том, что феодальная полиция повсюду была недостаточна, если даже в самом центре королевского домена, в источнике мира и порядка, добрый Жуанвиль констатировал такой тревожный факт: «В Париже и вне его было столько злодеев и разбойников, что все области были полны ими». В 1316 г. король писал своим бальи, что никто более не осмеливается проезжать через Шампань, до такой степени она кишит разбойниками. Правда, в XIII в. король делал сеньоров ответственными за злодеяния, совершавшиеся в их землях, и обязывал их вознаграждать потерпевших или их семейства; так, когда в 1263 г. трое купцов были ограблены на дороге, принадлежавшей графу Ангулемскому, то парламент присудил последнего вознаградить потерпевших суммой, равной цене отнятых товаров. Но перспектива насильственной смерти, хотя бы и влекущей за собой вознаграждение, не была привлекательна, да и само вознаграждение было не вполне обеспечено. В 1265 г. один купец был убит и ограблен близ Арра; его товарищи предъявили иск графу Артуа. Он ответил, что преступление было совершено после захода солнца и что он не может ручаться за безопасность проезжающих в этот час. Наконец, нередко сеньор не только не преследовал разбойников, но и сам был их сообщником: Григорий VII обвинял короля Филиппа I в том, что он ограбил нескольких итальянских купцов, ехавших на французские ярмарки. Томас де Марль, один из героев Первого крестового похода, не считал предосудительным грабить на больших дорогах. Правда, в XIII в. подобные случаи сделались реже, по крайней мере в Англии и Франции; однако в 1268 г. дворянин Бозон из Бордо ограбил двух купцов, отдавшихся под покровительство Людовика Святого. В Германии с того дня, когда императорская власть была поглощена смутой Великого междуцарствия, торговля сделалась жертвой бродяг, рыцарей-разбойников (Raubritter); из своих замков, похожих на ястребиные гнезда, они внезапно налетали на купцов, проезжавших по долине, на крестьян, у которых они отнимали их скот, за что эти бургграфы получили прозвище «коровьих рыцарей». Это зло не было только временным, потому что оно свирепствовало еще в XVI в.; знаменитый Гец фон Берлихинген беспрестанно воевал с Нюрнбергом и вымогал деньги у купцов. Поэтому купцы сами сопровождали свои товары, верхом, с мечом у седла; их жизнь была полна приключений.