Дьявол против кардинала - Екатерина Глаголева

Обо всех подобных происшествиях Ришелье был подробно осведомлен госпожой де Ланнуа из свиты королевы. Разумеется, не бесплатно. Англичанин вел себя чересчур бойко, но кардинал был спокоен за королеву: десять лет назад, когда она только-только прибыла во Францию, его назначили ее духовником, и он знал, что душа Анны чиста, как покрывало Богородицы. Тревожило его другое: Ришелье несколько раз пытался поговорить с герцогом о политике. Кардинал хотел склонить Англию ко вступлению в Лигу против Испании, а всем было известно, что за английского короля правит милорд Бэкингем. Кроме того, в январе гугеноты снова взбунтовались; Субиз захватил острова Ре и Олерон, Роган поднял Севенны. Протестанты явно рассчитывали на помощь из Лондона, а новая война была сейчас совсем ни к чему: казна пуста, к тому же в стране свирепствует чума. Однако Бэкингем всячески уклонялся от разговоров на серьезные темы, предпочитая развлечения.

В последний день празднеств Мария Медичи решила преподнести сюрприз: показать во всем блеске свой новый Люксембургский дворец. С наступлением вечера в небо взметнулись столпы искрящихся огней, отражаясь в глади чистого пруда; поднимавшихся по широкой лестнице гостей встречал нежной музыкой оркестр из лучших музыкантов, залы были освещены сотнями канделябров, полы устланы коврами, стены увешаны гобеленами. Наконец, грянул бал. Людовик снова не приехал, и Анна Австрийская шла в паре с Бэкингемом. К удивлению присутствующих, после первого танца герцог тотчас пригласил свою даму на второй, и та вновь подала ему руку! Это было неслыханно! Два танца подряд с одним и тем же кавалером, к тому же иностранцем, к тому же… ну, вы понимаете… Все остальные не столько танцевали, сколько смотрели на царственную пару. Анна слегка смутилась, Бэкингем же и бровью не повел и без умолку говорил, что-то рассказывая. Лицо Марии Медичи слегка напряглось, отражая борьбу противоречивых чувств; герцогиня де Шеврез что-то говорила Холланду, прикрывшись веером; Ришелье же выхватил взглядом из толпы незнакомую даму в полумаске, не сводившую горящих глаз с Бэкингема. Лихорадочный румянец пятнами пробивался сквозь белила на ее щеках, а веер она сжимала так, словно это был кинжал.

— Кто эта дама? — негромко спросил Ришелье у церемониймейстера.

— Леди Карлейль, супруга английского посла.

Ловко маневрируя в толпе, кардинал оказался рядом с англичанкой. Заговорил с ней, назвал себя, сказал какой-то комплимент и предложил показать картинную галерею с полотнами Рубенса, которых она наверняка еще не видела. По лицу леди Карлейль пробежала тень досады, ей, разумеется, не было никакого дела до картин, но… Сделав над собой усилие, она подала руку королевскому министру.

В галерее было пустынно. Шаги гулко звучали под высокими сводами. Подведя свою спутницу к первой картине, Ришелье пустился было в пространные объяснения, но, заметив, что его не слушают, резко их оборвал.

— Леди Карлейль, — сказал он проникновенным тоном, — позвольте мне всего на несколько минут завладеть вашим вниманием.

Англичанка удивленно на него посмотрела.

— Я говорю с вами сейчас не как министр его величества, и даже не как мужчина, высоко ценящий женскую красоту, а как лицо духовное…

Во взгляде промелькнул интерес. Леди Карлейль пристальнее вгляделась в это лицо, которое было… да, довольно приятным… Разом припомнились все сплетни, которые передавали ей о кардинале и о королеве-матери: говорят, она неравнодушна к этим завораживающим серым глазам…

— Дочь моя, — голос Ришелье стал по-отечески теплым и мягким, — вы совершили тяжкий грех прелюбодеяния, но! — он жестом предупредил гневные слова, готовые сорваться с уст графини, — вы искупили его чистосердечным раскаянием. Доверьтесь мне. Закройте свою душу для гнева и отчаяния, ведь вы спасли ее не для того, чтобы погубить. Вы изгнали из своего сердца порочную страсть к человеку, недостойному вас, будьте же тверды, продвигаясь по пути добродетели.

Леди Карлейль была поражена. Ее роман с Бэкингемом предстал в совершенно неожиданном свете: не она была брошенной любовницей, а он — отверженным ею обольстителем. Между тем кардинал продолжал:

— Будьте же доброй христианкой: ступив на праведную стезю, не дайте увлечь в пучину порока другую невинную душу.

Графиня снова помрачнела и стиснула веер.

— Более того: в ваших силах предупредить величайшее несчастье человеческого кровопролития.

Новый удивленный взгляд.

— Да, вы всего лишь слабая женщина, но вера укрепляет нас и делает слабых сильными. Доверьтесь мне, и вместе мы сможем противостоять полчищам врагов.

— Что же я должна делать? — это были первые слова, которые леди Карлейль произнесла с момента их встречи.

— Сущие пустяки: следить за вашим злым гением и, заподозрив некий дурной умысел с его стороны, тотчас извещать меня.

— Поверьте, — поспешно добавил Ришелье, увидев, что графиня отшатнулась, — ваши добрые дела будут щедро вознаграждены. И на том свете, — он возвел глаза к потолку, — и на этом, — он снял с руки перстень с большим рубином и надел на дрожащий палец леди Карлейль…

Наконец, новая королева Англии собралась в дорогу. Людовик лежал в постели и предавался ипохондрии, рядом с ним денно и нощно находился верный старый врач Эроар. Государственный секретарь Бриенн предложил и Анне Австрийской остаться в Париже с больным супругом, что, несомненно, будет верным образом истолковано английскими гостями. Однако Анна не поняла намека и все-таки поехала провожать Генриетту.

Кортежи трех королев выехали из столицы и тремя разными путями (чтобы не разорить города, в которых они останавливались по дороге) направились в Амьен, Это обстоятельство крайне раздражало Бэкингема: вынужденный по этикету сопровождать Генриетту-Марию, он был лишен возможности путешествовать вместе с Анной Австрийской. Тем не менее Ришелье принял предосторожности: Лапорту и другому пажу королевы, Пютанжу, было велено всячески препятствовать встречам ее величества с герцогом наедине.

Губернатором Амьена был Кадене, герцог де Шон. Когда Мари, выбравшись из своей кареты с гербами, увидала его закрученные усы и знаменитую бородку, прозванную его именем — каднетта, — ей показалось, будто время повернуло вспять. Кадене размашистым поклоном приветствовал Анну Австрийскую, справился о том, как она доехала, и сообщил, что прочие путешественники прибыли еще вчера и что королеву-мать растрясло в дороге. Затем он по-братски обнял Мари, отпустив шуточку по поводу ее вновь округлившегося животика. К Анне и Мари радостно бросилась Антуанетта дю Верне. Они снова вместе, и небо такое безоблачное, и Сомма так нежно подмигивает, щурясь под ласковым солнцем, словно говоря: все будет так, как ты захочешь!

В тот же вечер город давал бал в честь высоких гостей. Недостаток пышности и лоска с лихвой возмещался искренним желанием угодить и провинциальной непосредственностью. Веселились до упаду. Шестнадцатилетняя Генриетта козочкой скакала в паре со знаменитым танцором Кадене. Мари тоже не могла отказаться от танцев, хотя Шеврез и Холланд уговаривали ее не переутомляться в «ее положении». Мария Медичи, измученная дорогой, осталась отдыхать в своей комнате, а потому Анна Австрийская тоже чувствовала себя легко и привольно. Правда, ее как никогда смущал пристальный взгляд Бэкингема, который смотрел на нее, словно чего-то ожидая.