Поручается уголовному розыску - Михаил Черненок

— Как увидеть Владимира Андреевича Остроумова?

Вахтер положил на барьер журнал, одной рукой поправил форменную фуражку ведомственной охраны и заговорил издалека:

— Увидеть любого человека — не трудная штука, а в данном конкретном случае у тебя, милок, ничего не выйдет, потому как вышел с комбината товарищ Востроумов, — старичок поднес к глазам свой «лорнет», поразглядывал Антона и спросил: — Случаем, не брательник Востроумову будешь?

— Сосед, — сказал Антон первое, что пришло на ум.

— А я думал, брательник… Суседу могу сказать конкретно. Отпросился Востроумов брательника встречать. Через два часа как штык будет на рабочем посту. Мужик он у нас до строгости аккуратный и тверезый, хотя и из этих…

— Из кого, из этих?

— Как так?.. — вахтер подозрительно прищурился. — Сусед и не знаешь.

— Недавно мы в соседях, — выкрутился Антон. — Можно сказать, друг друга не знаем.

Подозрение на лице вахтера сменилось добродушием.

— Другой коленкор. А то: сусед… Сусед об суседе все должен знать. В таком разе тебе и сказать можно, что Востроумов больше двух десятков годов глядел на небо через решетку.

— Серьезно? — изобразив удивление, спросил Антон.

— Куда сурьезней, — довольный произведенным впечатлением, вахтер почесал затылок. — Только это, милок, теперича для Востроумова все в прошлом, а в данном конкретном случае он передовик труда. Вдвоем с женкой три сотни с гаком как пить дать каждый месяц заколачивают. Думаешь, зазря он старое ремесло бросил? Зазря и чирей не сядет. Понял Востроумов скус честно заработанных денег. Дом купил. Мы вот тоже со старухой хатенку новую сообразить намерены — али домик так небольшенький…

Рассуждения о покупке домов для Антона интереса не представляли. Он посмотрел на часы, посожалел, что не располагает временем для хорошей беседы, и, сказав, что попозднее наведается еще, вышел из проходной. Побродив по близлежащим улицам, зашел в какой-то павильончик, перекусил. Затем заглянул в кинотеатр и полтора часа сидел в почти пустом зале, разглядывая на экране полуцветные от старости кадры документального фильма. Из кинотеатра сразу было направился к проходной комбината, но, увидев на пути телефон-автомат, решил позвонить Степану Степановичу.

— Уголовный розыск. Стуков, — послышалось в трубке.

— Остроумова нет на работе. Говорят, отпросился встречать брата, — сказал Антон.

— Срочно приезжай, — проговорил Степан Степанович. — Остроумов в вытрезвителе.

Через несколько минут Антон уже находился в кабинете Стукова.

Оказывается, Остроумова задержал постовой милиционер за переход улицы в неположенном месте. Выписывая квитанцию на штраф, заметил, что нарушитель пьян. Недолго думая, постовой вызвал служебную машину и отправил Остроумова в медвытрезвитель. Там при обыске у него нашли шесть золотых часов и, заподозрив нечистое, сообщили в уголовный розыск. Узнав фамилию задержанного, Стуков распорядился немедленно доставить его на предварительный допрос.

— Должны вот-вот привезти, — закончил Степан Степанович.

— Если он хмельной, нельзя же допрашивать, — сказал Антон.

— А мы и не будем, мы только присмотримся к нему.

— Неужели Айрапетов предупредил? От Голубева звонка не было?

— Молчит Голубев. Не вижу, Антоша, в предупреждении логики. Этим Айрапетов себя под удар ставит.

— Случайность?

— Не похоже. Скорее, ход какой-то.

О большем они не успели переговорить. В сопровождении молоденького розовощекого сержанта в кабинет вошел Остроумов. Осторожно сняв с лысой головы новенькую клетчатую кепку, он заискивающе улыбнулся Степану Степановичу и поздоровался с ним, назвав по имени-отчеству.

— Здравствуйте, — сухо ответил Стуков. — Кажется… Кудрявый?

— Кличку до сих пор помните, — блеснув металлическими зубами, осклабился Остроумов. — Ну и память!

— Ничего память, пока не подводит, — Степан Степанович нахмурился. — А кличку вашу вспомнил потому, что встреча служебная. Опять за старое взялись?

Остроумов развел руками и часто-часто заморгал. Он, на удивление, казался совершенно трезвым. Степан Степанович недоуменно поглядел на сержанта. Тот понял взгляд, виновато кашлянул, но доложил бойко, по-уставному:

— Задержанный перед обыском успел таблетку проглотить.

— Какую таблетку?

— Во такая малюсенькая, — показывая кончик ногтя на мизинце, угодливо пояснил Остроумов, — японская. Одну штучку с перепоя заглотишь — и как огурчик свеженький. Лишь в темечке иголкой покалывает.

Сержант передал Стукову изъятые при обыске часы и, попросив разрешения, удалился. Степан Степанович хмуро посмотрел на часы, потом на Остроумова и с упреком сказал:

— Опять за магазины принялись, Кудрявый, — показав на стул, коротко бросил: — Садитесь.

— Всегда позже времени кусаю локти, — покаянно проговорил Остроумов, сел и прижал к груди руки. — Прошу учесть, Степан Степанович, на этот раз шел в уголовный розыск с повинной. Клянусь, просветление нашло. Точка! Вспомнил ваши святые слова, что неудачник я самый последний. Ой, как мне тяжело, Степан Степанович…

— Поздновато каетесь.

— Лучше поздно, чем никогда.

— Начистоту говорить будете?

— Как перед господом богом!

— А с чего это вы вдруг раскаялись?

— Полностью осознал безысходность преступного пути и, если хотите, в знак благодарности за доброту человеческую.

На лице Остроумова опять появилась заискивающая улыбка, опять блеснули вставные зубы, и с видом кающегося грешника он начал рассказывать, как вышел последний раз на свободу вместе с Павлом Моховым, встретился со старыми «корешками», как те предложили «дело», но он наотрез отказался. Рассказ был витиеватым и не имел отношения к тому, что интересовало Степана Степановича и Антона.

— Короче говорите, — строго перебил Степан Степанович.

— Короче так короче, — угодливо согласился Остроумов и вытер вспотевшую лысину. — Ребятки на меня страшно обиделись, что добровольно ухожу от них. Произошел пьяный шухер, после которого машина «скорой помощи» подобрала меня без сознания с тремя ножевыми ранами и со штопором вот в этом месте… — он приподнялся со стула и хлопнул себя ладонью ниже спины. — Да, да, Степан Степанович! С обыкновенным штопором, каким откупоривают бутылки, ввинченным в мое тело на всю катушку. Я истекал кровью, подыхал, как последний пес… На счастье, попал в руки к гуманному врачу. Он, не считаясь с моим прошлым, не пожалел даже своей собственной крови, чтобы влить мне. Он жизнь мою беспутную спас!.. Через его золотые руки прошел и Павлуша Мохов, имевший неосторожность заступиться за меня. Ребятки его чем-то тверденьким по темечку тюкнули.

Лицо Остроумова сделалось скорбным. Он замолчал, ожидая, что Степан Степанович задаст наводящий вопрос. Вопроса не последовало, и тогда Остроумов продолжил дальше: