Личные дела - Диша Боуз

не видела раньше. Темный пушок на его руках, запекшаяся грязь на его кожаных сандалиях, большая дыра на переднем кармане его курты. Ей было интересно, куда же он ходил со стопкой книг под мышкой.

Мишти знала, что прошло уже два месяца, потому что считала дни после их последней встречи. Она уже потеряла надежду, что снова с ним поговорит. Но однажды, возвращаясь из школы, Мишти увидела, как Нил стоит и курит на остановке. Она вышла из автобуса. Он бросил сигарету на землю и помчался к ней.

– Забавно, мы всю жизнь живем по соседству, но никогда раньше не разговаривали, – сказал он. Казалось, их предыдущая беседа не заканчивалась, словно этих двух месяцев не было.

– У меня консервативные родители.

– Ты имеешь в виду – они не одобрили бы, что мы общаемся? – Она не могла ему врать, так что просто промолчала. Он знал правду, но не расстроился. – Не хочу, чтобы у тебя были проблемы с семьей.

– Поэтому ты со мной не разговаривал два месяца?

Ему было приятно, что она все это время о нем не забывала.

– Я сейчас с тобой разговариваю.

– А что за книги? – спросила она.

– Я занимаюсь с детьми.

Мишти внимательно взглянула на книги и увидела среди них названия учебников по физике, по которым и сама занималась.

– Ты работаешь репетитором?

– А еще учусь в колледже. На инженера. – Мишти расстроилась, что ее мама и тети об этом не сплетничали. Они не знали, что Нил Банерджи добивался всего сам, несмотря на обстоятельства. – Домой идешь? – спросил он, имея в виду хочешь куда-нибудь со мной сходить?

Подъехал еще один автобус, и их неожиданно окружила толпа людей. Нил поднял руку, чтобы оградить Мишти от людей, которые протискивались мимо.

– Меня уже скоро будут ждать дома.

– А ты не хочешь их разочаровывать, – констатировал он, впрочем, это было больше похоже на вопрос.

Ей и правда никогда не хотелось разочаровывать родителей. На самом деле она всю жизнь провела, стараясь именно этого избежать. Теперь благодаря Нилу у нее появилась возможность жить по-другому, хотя бы один вечер, и она понимала, что нужно ею воспользоваться.

– Прости, мне пора, – ответила она.

Она поспешила прочь от Нила, но понимала, что совершает ошибку. Нужно было хоть раз нарушить правила.

Вскоре после этого он признался ей в любви.

Мишти пропускала занятия, встречаясь с Нилом в забегаловке с уличной едой недалеко от его колледжа. Она всегда возвращалась домой вовремя.

В кафе с самодельным брезентовым навесом и несколькими скамейками подавали жирные самосы[12] и чау-мейн[13] на бумажных тарелках. Это было единственным, что они могли себе позволить и что их волновало. Кафе было идеальным местом для встреч: оно располагалось далеко от их района, где их нельзя было видеть вместе.

Иногда они просто молча сидели на скамейке, которая уже стала их местом. Они вместе слушали Дилана, Спрингстина, The Police и The Beatles в наушниках Мишти. Иногда она делала вид, что читает конспекты, пока он готовился к экзамену и курил. Его горячий пепел падал на страницы, словно капли пота. Когда она спрашивала что-нибудь о его детстве или семье, он рассказывал все, что ей было интересно. Он подозревал, что у его мамы было психическое заболевание – возможно, просто депрессия. Но его папа не хотел относиться к этому с пониманием и как-то решать проблему. Все мужчины из его семьи были алкоголиками. Но только один его дядя, Михир, не умел это скрывать. Нил рос с желанием от них сбежать. Он говорил, что возьмет ее с собой, когда ему это удастся.

– Не знаю, как сказать о нас моей семье, – призналась она после того, как они впервые поцеловались: Нил чмокнул ее в уголок рта, когда они бежали к метро. Он остановил ее в тени между фонарями и спросил, готова ли она. Она не знала, что он имеет в виду, но все равно кивнула. Это был неловкий, даже щекотный поцелуй, но она расплылась в улыбке. На прошлой неделе он сказал, что любит ее. Мишти не решилась ничего ответить, но ему и не нужно было этого слышать.

– И не говори. Ты не должна. Мы можем просто исчезнуть, а когда поженимся, то они уже не смогут ничего сделать.

Перед поцелуем они перешли на шаг, а теперь просто медленно шли в сторону станции.

– Я не могу просто взять и уйти, не спросив их разрешения.

– Почему нет, Мишти? Если ты этого не сделаешь, они тебя никогда не отпустят. Они никогда тебе не разрешат выйти за меня замуж.

– И куда мы поедем?

– Когда я доучусь, у меня будет хорошая работа. Еще полгода, и уедем. Я буду искать работу в Дели или Мумбае.

– Если я выйду за тебя замуж без их благословения, они никогда не захотят меня снова видеть.

– А если расскажешь им о нас, они выдадут тебя замуж на кого-нибудь еще. Перестанут выпускать тебя из дома. Никогда не разрешат увидеться со мной.

* * *

Как и образ Нила, воспоминания Мишти о Лорен сопровождались множеством «а что, если». Мишти постоянно задумывалась, могли ли они с Лорен подружиться, – в первую очередь если бы Сиары не существовало.

Ближайший к деревне пляж располагался в двенадцати минутах на машине. Получив водительские права, Мишти больше всего любила ездить именно туда. Она три раза за два года пересдавала экзамен. Мишти была нервным водителем и стеснялась обгонять другие автомобили, даже если имела на это право.

Дорога на пляж была легкой: почти без наклонов и практически пустая, поэтому ей едва ли приходилось переключать передачи. Повороты были сложными, поэтому Мишти преодолевала их медленно, тихо умоляя, чтобы никто не выскочил из-за угла на узкой дороге.

Майя, которой тогда был всего годик, любила ездить на пляж. Она всегда ковырялась в песке своими маленькими ножками. Мишти расстилала полотенца, и они сидели вместе, смеясь и указывая пальцами на чаек, пикирующих над водой и в последний момент вдруг взмывающих в небо. Она просто не могла поверить, насколько прекрасна эта страна и как ей в ней одиноко.

Они редко видели других людей: это был не слишком популярный пляж. Но однажды туда пришла Лорен. Она ковыляла по песку со своим огромным беременным животом, держа Гарри за руку. Майя уснула, и Мишти заплетала волосы влажных морских водорослей в косички. Внезапно она увидела, как Гарри вырвался и помчался прямо к пенистой кромке моря.

Лорен крикнула ему что-то неразборчивое, и он встал