Луки и арбалеты в бою - Григорий Панченко

«Татары же, когда поредели их шеренги, начали уже думать о бегстве. Была в татарском войске среди иных хоругвей одна гигантская, на которой виднелся такой знак: Х. На древке же той хоругви было подобие отвратительной черной головы с подбородком, укрытым порослью. Когда татары отступили и склонялись уже к побегу, знаменосец при том штандарте как можно сильнее потряс той головой, торчащей высоко на древке. Изошли из нее тотчас же и разошлись над всем польским войском пар, дым и туман с такой сильной вонью, что в силу ужасного и несносного смрада сражающиеся поляки едва ли не сомлели и, став едва живыми, оказались не способны к битве.

Известно, что татары с начала своего существования и до дня сегодняшнего использовали всегда в войнах и вне их искусства и умения ведовства, ворожения, предсказания и волшебства и их же применили они в сражении с поляками. И нет среди варварских народов другого такого, который больше верил бы в свои ворожбы, предсказания и волшебства, когда надо принять какое-либо решение. И вот татарское войско, полагая, что уже почти победивших поляков под воздействием дыма, тумана и смрада охватил великий страх и словно бы какое-то одеревенение, подымает ужасный крик, обращается против поляков и разбивает их ряды, которые до того были сомкнуты, и там, в великой резне, славно погиб сын моравского маркграфа Дипольда, князь Болеслав, прозванный Шепелка, с многими иными знаменитыми рыцарями, а магистр тевтонцев из Пруссии, Поппо, вместе со своими претерпел страшное поражение, и обращены оставшиеся поляки в бегство».

Что это было НА САМОМ ДЕЛЕ? Да ничего. Так через двести лет Средневековье воспринимает «оправдывающиеся» рассказы о причинах поражения. Может быть, слегка сдобренные смутными воспоминаниями о монгольской системе сигнализации на поле боя: знаменами, значками, отчего бы и не дымом…

Но вот чего тут точно нет, так это аэростата и боевых отравляющих веществ, изготовленных для монголов китайскими мастерами.

Равно как нет и монгольских стрел.

Дело Чингисидов в той или иной степени продолжали (или пытались продолжить) многие. В том числе и Тимуриды. После самого Тимура самый яркий из них в военном отношении – безусловно, уже хорошо известный нам Бабур. Цитаты из его жизнеописания мы уже несколько раз приводили. Сделаем еще одну подборку, отражающую одновременно и «могольскую» специфику мироустройства, и лучную стрельбу, на которой это мироустройство во многом базировалось.

В конце концов, не часто попадается такой «взгляд изнутри»: жизнеописание, оставленное человеком, много воевавшим (собственно, весь тогдашний мир базировался на непрерывной череде больших и малых войн!), очень образованным и не склонным к излишней, в ущерб истине, героизации своих или чужих деяний.

«Шейбани-хан однажды ночью совершил нападение. Окружность лагеря была основательно укреплена сучьями и рвом. Шейбани-хан, подойдя, не мог ничего сделать. Стоя за рвом, его бойцы закричали, пустили горсть стрел и вернулись».

У индийских моголов искусство боевой лучной стрельбы культивировалось во всех воинских кругах, а в высшей аристократии – особенно!

«Когда ряды сблизились, враг начал заходить краем правого фланга нам в тыл; тут я повернул воинов к ним фронтом, и наш авангард, куда были записаны все йигиты, видавшие битвы и рубившиеся мечом, оказался на правой руке. Впереди нас не осталось ни одного человека. Хотя мы разбили и оттеснили людей, вышедших вперед, прижали их к центру, и дело дошло до того, что некоторые старые вельможи Шейбани-хана говорили ему: „надо уходить“, он стоял твердо.

Правый фланг врага, потеснив наш левый фланг, зашел нам в тыл. Так как наш авангард тоже остался на правой руке, то фронт оказался оголенным. Люди неприятеля напали на нас спереди и сзади и начали метать стрелы. У войска моголов, которое пришло нам на помощь, не было охоты сражаться. Бросив бой, они начали грабить наших людей и сбрасывать их с коней. Это было не один раз; таков всегдашний обычай презренных моголов: победив, они хватают добычу, а если их побеждают, они сбрасывают с коней своих же людей и тоже хватают добычу.

Мы несколько раз нападали на противника и с боем оттесняли его; несколько раз наши передовые ходили в наступление. Люди, которые зашли нам в тыл, приблизились и начали пускать стрелы прямо в наше знамя. Они окружили нас, и наши люди дрогнули. Великое искусство в бою – эта самая „тулгама“ (обход с фланга. – Авт.). Ни одного боя не бывает без „тулгама“. Вот еще один способ: передние и задние беки и нукеры, все вместе, мчатся во весь дух, пуская стрелы; отступая, они тоже в беспорядке, во весь опор скачут назад».

«…Еще был Феридун Хусейн мирза. Он с силой натягивал лук и хорошо пускал стрелы. Чтобы натянуть его лук, требовалась, говорят, сила в сорок батманов (Выяснить, сколько это составляет, невозможно. Значений батмана как меры веса довольно много, но все они зафиксированы минимум через век после Бабура. Самое старое из них – 10 фунтов, но тогда сила натяжения лука составит 160 кг, что нереально. Впрочем, Бабур ведь и сам не уверен: он говорит по слухам… – Авт.). Сам он был очень смел, но не был счастлив в бою: всюду, где он сражался, терпел поражение».

«…Еще был Ислим Барлас. Простой был человек, но прекрасно знал дело сокольничего. Многое он умел делать хорошо. ‹(Тут нам придется „изъять“ один фрагмент, которому место в другой главе! – Авт.)› На стрельбище он скакал с одного конца до другого, снимал лук, целился на всем скаку, стрелял и попадал в цель. Еще он привязывал кольцо к веревке длиной в кари (около 70 см. – Авт.) или полтора кари, а другой конец веревки прикреплял к палке, и сильно закручивал веревку. Покуда веревка раскручивалась, он пускал стрелу, и стрела пролетала через кольцо. Таких диковинных штук у него было много».

«Мухаммед-Сейид-Урус один из таких мастеров (воинов невысокого происхождения, тем не менее назначенных на командные должности – но и после этого принимающих личное участие в бою. – Авт.): лук у него был тугой, стрела – длинная; крепкий, хороший стрелок был»

«…Даже в безопасное время я ложился, не снимая халата и шапки. Поднявшись, я тотчас же подвязал меч и колчан и в тот же миг вскочил на коня. Знаменосец не успел даже подвязать туг (знамя. – Авт.); схватив туг в руку, он сел на коня. Мы направились прямо в ту сторону, откуда шел враг; в этом походе нам сопутствовало десять-пятнадцать человек. Когда мы подошли на полет стрелы, то столкнулись с разъездами неприятеля; в это время со мной было человек десять. Мы быстро поскакали, пуская стрелы, и, захватив передовых врага, двинулись дальше. Мы прогнали их еще на полет стрелы и подошли к центру их войска. Султан-Ахмед Тенбель и с ним человек сто воинов стояли, ожидая. Сам Тенбель еще с одним человеком немного выступил из рядов и стоял, крича: „Бей, бей!“, но большинство его людей повернулось боком и как будто раздумывало: „Бежать? Не бежать?“ К этому времени со мною осталось три человека: Дуст-Насыр, Мирза-Али-Кукельташ и Каримдад, сын Худайдада-туркмена. Я пустил стрелу, что была у меня на тетиве, в шлем Тенбеля и сунул руку в колчан. Хан, мой дядя, подарил мне новенький гушегир (в научных комментариях к переводу М. Салье значится, что „гушегир – приспособление для стрельбы из лука“: трудно было и ожидать чего-либо иного. По современным научным источникам установить значение этого термина не удалось. Это явно не „натяжное“ кольцо для большого пальца: о таких кольцах Бабур упоминает отдельно. Вероятнее всего – или „напульсник“, браслет на левую руку, защищающий от удара собственной тетивы, или специальное кольцо для большого пальца левой же руки, соединенное с желобом-направляющей для легких „спортивных“ стрел, которыми в бою не пользуются. – Авт.); он попался мне под руку. Мне стало жалко его выбросить; пока я снова кинул его в колчан, можно было бы послать две стрелы. Я наложил на тетиву стрелу и поехал вперед; те три человека остались позади. Один из двоих, что стояли напротив меня – это был Тенбель – тоже пошел вперед; между нами была широкая дорога. Я вышел на дорогу с одной стороны, он – с другой, и мы оказались лицом к лицу, так что я стоял правым боком к врагу, а Тенбель стоял правым боком к нам. Тенбель был в полном вооружении; не было только конских лат; у меня, кроме меча и колчана, не было. никакого оружия. Я пустил стрелу, что была у меня на тетиве, стараясь пригвоздить щит Тенбеля к ремням (по другой версии перевода – к пластинам панциря, надетого поверх кольчуги. – Авт.). В это время свистящая стрела насквозь пробила мне правое бедро. На голове у меня был подшлемник; Тенбель рубанул меня по голове; от удара мечом у меня помутилось в голове; хотя на подшлемнике не порвалось ни ниточки, на голове у меня оказалась широкая рана.