Помощь деньгами и кровью - Кирилл Казанцев

— Не тот, не тот, — раздался быстрый шепоток, — другой, рядом. Оставь.

Одеяло кинули обратно, фигура отдалилась, послышался скрип, тихий звон, звук мягкого удара, и все исчезло. А утром в палате их оказалось трое.

— Умер Ромка, — сказал небритый черноглазый мужик с загипсованной ногой поверх одеяла и перекрестился. — Молодой совсем, двадцать два всего.

— Туда дураку и дорога, — буркнул тот, что лежал напротив Ильи. Это оказался невысокий подвижный дядька лет сорока, неулыбчивый, со светлым «ежиком» на макушке. Звали его Юра, он неудачно слазил в погреб за картошкой и теперь лежал со сломанным позвоночником, глядел то в экран ноута, то в окно. Но сейчас он глядел на Илью, пристально, с любопытством и, как показалось сначала, жалостливо.

— Ромка за вагоны цеплялся и так в Москву ездил, — пояснил Юра, — билет покупать не хотел, экономил. Доэкономился, свалился на рельсы, а по соседнему пути товарняк шел, Ромке обе ноги и отхватило. Он неделю умирал, тебя ждал, похоже.

Юрец улыбнулся, оскалив желтоватые зубы, но шутка явно не удалась. Тот, что лежал у двери, матюгнулся вполголоса и снова перекрестился. Илья только собрался послать Юру по матери, как дверь открылась, и начался обход. Первым в палату вошел невысокий тщедушный мужик в очках, спокойный и, как показалось Илье, равнодушный. За ним шла свита, две крупные тетеньки в золоте и с настороженными взглядами, за ними еще трое, судя по возрасту и напряженно-испуганным физиономиям, то ли студенты, то ли практиканты. На них никто внимания особо не обращал, они тихонько стояли в сторонке и не сводили с очкастого мужика глаз, а невысокая рыженькая барышня даже что-то записывала в тетрадку.

Первым на очереди был мужик в гипсе, там врачи не задержались. Врач быстро глянул рентгеновские снимки, что-то быстро проговорил и занялся Юрой. Там тоже все прошло быстро, дядьке сообщили, что лежать ему еще минимум две недели, а там будет видно.

— Посмотрим, понаблюдаем. — Врач повернулся к Илье, глянул из-под очков, подошел, сел на стул рядом. Свита столпилась позади, закрыв и любопытного Юру, что уже грел уши, и загипсованного мужика, но тому до чужой беды не было дела.

— Завотделением травматологии Руссков, — представился врач, быстро оглядывая нового пациента. — Будем знакомы.

И принялся ощупывать забинтованную руку Ильи. Было больно, но терпимо, Илья отвернулся к окну, смотрел на клен, что до сих пор бился с ветром. По небу скользили тяжелые тучи, о стекло билась невесть как попавшая в палату муха и тоскливо гудела. Руссков надавил на запястье, и Илья едва не потерял сознание. Полная тетенька из свиты сунулась с нашатырем, но Илья отодвинул ее руку. Руссков снял очки, положил их в нагрудный карман.

— Пальцами шевелить можете?

— Нет. — Илья еще раз попытался сжать кулак, но с тем же успехом. Боль резанула с новой силой, на повязке появились бурые пятна. Одурь схлынула, он попытался сесть, но врач вытянул руку, удерживая его.

— Не надо, вам пока лучше лежать.

И повернулся к свите, быстро и непонятно заговорил, тетеньки кивали, одна, с ярко накрашенными губами, как-то странно поглядывала на Илью.

— Что там? — не выдержал он. — Что у меня с рукой?

Руссков взялся за спинку кровати, обернулся.

— Здесь две артерии, он показал на себе, — лучевая и локтевая, какая-то из них наверняка повреждена, плюс задето сухожилие. Подвижность ограничена после травмы, но это пока ничего не значит. Посмотрим, понаблюдаем.

Он глянул на соседнюю с Ильей пустую кровать и быстро слинял из палаты, сопровождающих вымело следом. Дверь закрылась. Загипсованный дядька бормотал что-то в мобильник, закрываясь ладонью. Юрец подмигнул Илье.

— Это у них тут самый крутой спец, с того света людей доставал, а уж скольких по частям собрал, и не перечислить. Не боись, он и тебя вылечит. А если нет, то инвалидность получишь, вторая группа, я думаю. Нерабочая…

Илья исподлобья глянул на него, и Юрец заткнулся, прикинулся спящим. Илья отвернулся к окну, но смотреть на серое мутное небо было выше его сил. Он снова задремал, а проснулся от легкой тряски. У кровати стоял невысокий поджарый парень в джинсах и темной куртке, поверх спортивных ботинок неприятно шуршали бахилы. Перед носом появились синие буквы на белом фоне и большая фиолетовая печать: все в точности как у Шаравина, только фамилия другая — Васильцов — и должность. И фотография соответственно.

— Надо поговорить. — Васильцов убрал «корочки». — Идти можете?

«Попробую». Илья ждал чего-то подобного, но не так быстро, и уж точно не сегодня. Но думал, что это будет Шаравин, а не белобрысый быстроглазый парень. Кое-как поднялся, добрался до двери. Путь длиной в десять шагов, а Илья весь взмок, пока оказался у цели. Хорошо, что идти было недалеко, через коридор. Парень толкнул дверь с табличкой «Заведующий травматологическим отделением» и вошел в пустой кабинет. У входа обнаружилась раковина, над ней висело овальное зеркало, Илья мельком глянул на себя. Рука перевязана, лицо в зеленке, рожа заросшая, под глазами синие круги — хорош, ну глаз не отвести. Он плюхнулся на клетчатый диван, парень сел за стол и положил перед собой включенный диктофон.

— Так положено, — пояснил он, — считайте, что мы говорим под протокол. Так что в ваших интересах говорить все, как было, без утайки. Начнем, пожалуй.

Говорили больше часа, Васильцов в основном слушал, не перебивал и смотрел куда-то вбок. Вид у него при этом был столь незаинтересованный, что Илья пару раз порывался уточнить, слышит ли его собеседник. Заинтересовали его лишь два момента: первый, когда Илья сказал, что видел отца и сына Яковлевых на стадионе в день гибели Чалова, и разговор с пэпээсником Мартыновым. Васильцов насторожился, подвинул диктофон ближе.

— Подробнее, пожалуйста. Все, что вам известно, сообщите.

— Да ваш коллега в курсе.

Последние несколько минут каждое слово давалось с трудом, голова гудела, руку под бинтами жгла боль. Илья снова и снова пытался шевельнуть пальцами, но те не двигались. Ужас, до этого глубоко загнанный болью в подсознание, так и рвался наружу, Илья держался уже с трудом: мысль, что он навсегда останется калекой, сводила с ума. Васильцов отвернулся к окну, постукивал по столешнице нераспечатанной пачкой сигарет. Из коридора доносились голоса, звуки шагов по затертому линолеуму и звонки мобильных. Илья прикрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Васильцов оставил пачку в покое, потянулся к диктофону.

— Спасибо. — Он выключил девайс, кинул в карман. — Вы уезжать не планируете? Понадобится ваше присутствие на следственных действиях. Врач сказал, что вас выпишут через несколько дней. Как себя чувствуете?

Понятно, что интересовался он не из человеколюбия или симпатии к свидетелю, возникшей на ровном месте. Васильцова интересовала способность Ильи помочь следствию, или как это у них правильно называется. И еще понятно, что Васильцов торопится, видно, начальство ствол у виска держит или у других мест, не менее чувствительных, и требует немедленного ответа, как, кто и почему прозевал зверюгу в человеческом обличье, почему та спокойно жила среди людей, и неплохо жила, надо сказать.