Жаркое лето сорок второго - Владимир Панин

Сталин с большим интересом прочитал записку командующего войсками Крымфронта. Взвешенность и трезвый расчет, без какого-либо элемента шапкозакидательства и лести в сторону партии и правительства, а также лично товарища Сталина, вызвал симпатию у вождя к генералу. Он был полностью согласен с тем, что предлагал комфронта Рокоссовский, но его горькие ошибки с другими командующими фронтом – Хозиным, Курочкиным, Власовым, а также с Тимошенко и Хрущевым, заставляли вождя не торопиться с принятием окончательного решения.

Вопрос о подчинении флота армии временно повис в воздухе, но это нисколько не помешало планам командующего по защите Севастополя. Цепко держа пальцы на горле адмирала Октябрьского, Лев Захарович Мехлис вел контроль за процессом исправления его ошибок. Пользуясь занятостью командующего и некомпетентностью Мехлиса в морских делах, комфлота отчаянно бился с ним за каждый транспорт, крейсер и эсминец, отправляемый в Севастополь. Чего только он не говорил, чем только не мотивировал невозможность отправки транспорта или корабля, откладывая с сегодня на завтра. На первых порах это ему с грехом пополам удавалось, но тут Филипп Сергеевич получил подлый удар ниже ватерлинии от своих товарищей по цеху. Писуны есть всегда, и ретивые и толковые. Первых большинство, и пользы от их письменных известий с гулькин нос, но вот рапорты толковых всегда в цене.

Не только в Севастополе, но и в штабе Черноморского флота были офицеры по типу майора Широкина, письма которых оказались ценным подспорьем для генерала Рокоссовского и его штаба. Именно благодаря им командующий и представитель Ставки потребовали от адмирала отправлять боеприпасы и орудия не только на больших кораблях, но и задействовать для этих целей сторожевики, морских охотников, тральщики, подлодки, а также всевозможные шхуны, баркасы, сейнеры, благо море было спокойным.

– Незамедлительно! – таким было требование зловредного Мехлиса, высказанное обвиненному в пособничестве Гитлеру Октябрьскому, с указанием точного срока выполнения. Комфлота попытался начать дискуссию, но его так крепко «припечатали», что ноги сами понесли адмирала по указанному адресу.

Как в этот момент адмирал… «не любил» и Рокоссовского, и Мехлиса, и неизвестных «писунов», своими письмами открывавших глаза командованию! О том, что «писуны» были своими, говорило то, что на слова о невозможности отправки в Севастополь большого количества кораблей ввиду ограниченной способности разгрузки пирсов Севастопольской бухты, абсолютно сухопутный Мехлис приказал адмиралу разгружать суда в Балаклаве и Казачьей бухте.

– Англичане и французы сто лет назад легко перебрасывали под Севастополь все необходимое для своего войска из Балаклавы. Мы что, не можем сделать этого сейчас? – сразил адмирала наповал своим вопросом представитель Ставки.

С какой бы радостью он разнес в клочья затаившегося «писуна», но пока, чтобы не быть раздавленным безжалостной «секирой» Мехлиса, не лишиться своих звездных петлиц и взамен не получить клеймо гитлеровского пособника, он должен был крутиться из всех сил. А там, даст Бог, сочтемся.

Выполняя требования Мехлиса и Рокоссовского, которые день ото дня становились все более жесткими и конкретными, Филипп Сергеевич не оставлял надежду на то, что все это временное явление, что нарком Кузнецов сможет отстоять интересы флота перед Ставкой, что подчинение флота командующему войсками Крымского фронта не случится и он по-прежнему останется в ведении Закавказского фронта. Это имело огромное значение, так как, находясь в подчинении маршала Буденного, флот имел главную задачу по охране черноморского побережья Кавказа и Закавказья и оказывал Крыму временную поддержку, по приказу Ставки или командующего фронтом. Ведь в случае переподчинения адмирала Октябрьского тандему Рокоссовского и Мехлиса флот становился частью обороны Крыма. Полностью безразличные к нуждам и чаяниям флота, эти новоявленные командиры ради удержания Севастополя безжалостно бросят его в топку сражения, нисколько не заботясь о сохранности кораблей, что для адмирала было смерти подобно.

Каждую ночь адмирал ложился с мыслью о судьбе его флота, с надеждой, что нарком сумеет убедить Сталина во вредности такого решения, но не случилось. Севастополь для Сталина оказался важнее флота. Для соблюдения приличия вождь проконсультировался с Кузнецовым, с Василевским, с Мехлисом, после чего Ставка временно изъяла Черноморский флот из подчинения Закавказского фронта и передала его Крымскому фронту.

Полученный приказ Ставки стал для адмирала Октябрьского страшным ударом, но, как оказалось, это были лишь цветочки. Беда, как известно, не приходит одна. В тот день, когда, глотая скупые мужские слезы, Филипп Сергеевич пытался крепиться из последних сил, коварная судьба нанесла ему ещё один удар. Один из транспортов, шедший в Севастополь с запасом топлива, подорвался на мине и погиб. Положа руку на сердце, следует признать, что это был не первый случай, когда идущий в Севастополь транспортный корабль погибал на своих же минах.

Конечно, подобный факт был вопиющ и ужасен, но пока Октябрьский сам командовал флотом, ничто не мешало ему закрывать глаза на случившееся и относить гибель кораблей и их команд в разряд военных потерь. Что делать, война идет, а на ней всякое бывает. Теперь же адмиралу пришлось держать ответ перед командующим фронтом и представителем Ставки.

Более противоречивых друг другу по характеру людей командующему флотом было трудно представить. Между ними не было ничего общего. Оба имели совершенно разные взгляды на жизнь, её ценности и пути их достижения. Единственное, что объединяло Мехлиса и Рокоссовского, это стремление спасти Севастополь, удержать его. Именно эта задача сделала их союзниками, и плечом к плечу они намеривались дать бой любому противнику, как внешнему, так и внутреннему. Была это договоренность или случайность, но главную скрипку в увертюре «избиения младенцев» играл Мехлис. Вначале он попросил адмирала доложить о гибели транспорта, а затем задал убийственный вопрос, на чьих минах подорвался транспорт.

Услышав его, Октябрьский пошел красными пятнами, но, собравшись духом, признался, что транспорт погиб на своих минах.

– К сожалению, товарищ заместитель наркома обороны, подобные факты имеют место. Хотя мы снабжаем капитанов кораблей подробными картами минных полей и проходов в них, они умудряются наскочить на минные поля и погубить груз и корабль. Я уже отдал приказ провести тщательное расследование по поводу гибели транспорта и выяснить, кто виноват. Капитан судна, погодные условия или что-нибудь ещё… На море часто возникают непредвиденные ситуации, но можете не сомневаться – виновные понесут наказание, – заверил адмирал, глядя честнейшими глазами в лицо представителя Ставки.

– В том, что понесут наказание, можете не сомневаться, – незамедлительно заверил его Мехлис. – Меня сейчас интересует совершенно другое: почему там установлены мины?

– Не совсем понимаю вас, товарищ Мехлис, – с обидой в голосе сказал Октябрьский, – что это значит – почему?! Они установлены по приказу наркома военно-морских дел товарища Кузнецова с согласия Ставки с самого начала войны! – Адмирал гордо вскинул голову, но его слова и вид не произвели на собеседников никакого впечатления. Рокоссовский только пристально прищурил глаза, как бы пытаясь оценить, что это за фрукт – сидящий перед ним адмирал, а Мехлис, словно заправский следователь, сокрушенно вздохнул и принялся за моряка.