Герой жестокого романа - Мария Жукова-Гладкова

Это подвигло Любу к действиям. Двадцать минут поисков увенчались успехом, и она протянула мне черный прямоугольник.

– Телефоны странные какие-то, – воскликнула Люба. – У нас разве на девятку в городе начинаются?

Я не стала объяснять Любе, что в Питере на девятку начинаются сотовые. У некого Исы их было целых два. Никаких других на визитке не значилось. Да и Любу ничто больше не интересовало: она страшно радовалась свалившимся с неба двум тысячам рублей.

– Ой, да, чуть не забыла, – глянула она на меня. – Меня ж потом бухгалтерша наша вызывала. Расчет получить. Я к ней домой ездила.

– И что? – с замиранием сердца спросила я.

– Она рассказала, что не все погибли… Мы с ней ревели долго. Леонида Тарасовича очень жалко. Ну, это второй директор. Вообще мне бухгалтерша сказала, что хозяева разделиться решили. Или даже уже разделились. Два клуба – Колобову, а «Сфинкс» – Леониду Тарасовичу. Я точно не знаю, правда… Но лучше бы уж другой директор погиб. Ну то есть первый. Колобов. Нехорошо, конечно, так о человеке говорить. Но ведь про живого можно? Ну вот. Его в ту ночь не было. Леонид Тарасович был. Он мне очень нравился. Всем нашим нравился. И погиб…

– А кто спасся?

– Татьяна Игоревна сказала, что официант какой-то. И что его сейчас все ищут. То ли он бомбу подложил, то ли знал, кто… Она еще сказала, что милиция арестовала двух каких-то наркоманов и дело закрыла. Милиции бы только закрыть. А может, им за это заплатили? Колобов этот? Зачем ему расследование? Ведь сейчас все покупается и продается. Так? Если у тебя есть деньги – все можно. А если нет…

Люба взяла со стола две купюры и спрятала по разным книгам, стоявшим на полках. Я на всякий случай попросила еще и телефон бухгалтерши. Люба дала.

Я поблагодарила ее и встала.

– Спасибо вам, – в свою очередь, искренне поблагодарила меня Люба. – Приходите еще. Правда, я навряд ли еще чего вспомню. Вроде бы все вам рассказала. – И она вздохнула, добавив, что погибших людей очень жалко, даже «новых русских».

Когда я уже надела куртку, из своей комнаты выскочила бабка-соседка – сухая сморщенная старушка, – бросила на меня и на Любу полный ненависти взгляд и прошмыгнула в кухню. Из второй Любиной комнаты закричал ребенок.

– Проснулся! – поняла Люба. – Вы уж простите: бежать надо. Спасибо вам еще раз. Приходите если что.

Я кивнула, быстро попрощалась и квартиру покинула.

Почти бегом миновав пустой глухой двор, я вышла на набережную, вдохнула воздуха полной грудью. Мне захотелось побыстрее оказаться где-то на окраине города, на просторе, а не в старом центре, с глухими дворами и домами с общими стенами, между которыми даже нет проемов. Я быстрым шагом пошла по направлению к улице, на которой припарковала свою машину. Тут по пути попадались люди, у тротуаров были припаркованы автомобили.

Когда я отъехала от места парковки метров на пятьсот, поняла, что за мной опять прицепился «хвост», только на этот раз на «шестерке». Те или не те в ней сидят ребята, я не знала, да это и не имело значения. «Хвост» имел место. И следовал за мной до самого дома.

Саша пока не вернулся.

Не вернулся он ни вечером, ни ночью. Я даже на всякий случай проверила на антресолях, заодно потренировавшись туда забираться. Укрытие мне понравилось: кто меня тут найдет? Может, бутылку с водой на всякий случай поставить? Я поставила. Как и баночку. Например, чтобы посмешить Сашу.

В квартиру тоже никто больше не ломился.

Если «хвост» багаевский, то зачем я ему? Возможно, Петр Петрович хотел знать, где я теперь живу. Узнал в первый раз. Зачем еще следить? Узнать, чем занимаюсь? Опять же, зачем? Интересуется, как проводит время единственная дочь его любимой женщины? Но тогда зачем он послал своих четырех молодцев сюда? В масках? Зачем они тут допрос учиняли? Надо отдать им должное, насилия в отношении ко мне не применяли, если не считать наручников и веревок. Но не лапали, старший даже халатик завязал. Или Багаев хотел разыскать моего отца? Вдруг тот не появлялся дома, или Петр Петрович предполагал, что не появится в обозримом будущем? Поэтому послал парочку ребят проследить за моей скромной персоной. И тут как раз папочка в гости пожаловал.

Но тогда зачем следили сегодня?

Я все не ложилась спать: ждала Сашу, поглядывая на часы. Ни телевизор смотреть, ни читать не могла. Время от времени посещала кухню, что-то пихала в рот, варила кофе. Но милый не звонил и не возвращался. Может, случилось что-то? А я даже не представляю, как и где его искать. И ведь я так и не разобралась пока с ситуацией, наоборот, добавились новые вопросы. Теперь меня волновал не только и не столько взрыв, но и смерть моей матери. Она, конечно, и раньше не давала мне покоя, но сейчас я ставила перед собой задачу выяснить, убийство это или самоубийство. И почему?!

В половине второго ночи тишину квартиры прорезал телефонный звонок. Хотя я и ждала его, первые несколько секунд глядела на аппарат как завороженная, только потом решилась снять трубку и робко ответить.

– Ксения? – спросил на другом конце провода знакомый мужской голос, только я не сразу сообразила, кто это может быть. Но точно не Саша. И не отец.

– Да… – пробормотала я.

– Спишь?

– Нет.

– Ты одна?

– Да.

– Ксения, ты меня узнаешь?

– Нет…

– А ты попробуй, котенок!

– Дядя Ле… Но… Дядя Леня?! Вы? Дя…

– Я, Ксюха. Я могу к тебе сейчас приехать? Мы можем поговорить?

– Конечно, приезжайте! – закричала я, не в силах сдержать радость. – Что же вы раньше не позвонили?

– Ксения, – серьезно сказал Леонид Тарасович, каким-то чудом спасшийся в ту злополучную ночь, – у меня к тебе очень большая просьба. Такая просьба, какой никогда не было. Никто, слышишь, никто не должен знать, что я остался жив. Обещаешь, что никому не скажешь?

– Обещаю, – сказала я. – Только приезжайте поскорее, дядя Леня! Я так рада, что вы живы!

Теперь мне уже хотелось, чтобы Саша подождал с возвращением. Но если… Придумаю что-нибудь. Я не могла отказать дяде Лене во встрече. Эта радостная новость, казалось, перевешивала теперь все горе, которое мне пришлось пережить в последнее время.

* * *

– Вас кормить? – спросила я после того, как мы с Леонидом Тарасовичем от души расцеловались.

– Покушать я всегда любил, – улыбнулся пухленький дядя Леня. Правда, теперь его щеки не лоснились, как обычно. Он заметно осунулся, хотя физиономия до сих пор напоминала блин.

Я разогрела борщ и с удовольствием смотрела, как он ест.

– Для кого стараешься-то? – хитро посмотрел на меня дядя Леня. – Не поверю, что баба для себя так готовит.