Невернесс - Дэвид Зинделл

что я лечу, подхваченный попутным ветром. Цефики называют это состояние тестостероновым взлетом, по названию мощного гормона, который вырабатывается организмом человека, добившегося успеха. Они предупреждают, однако, что этот гормон повышает агрессивность, агрессивный же человек стремится к новым успехам, которые вырабатывают в нем еще больше тестостерона. Это порочный цикл. Цефики говорят, что тестостерон может отравить мозг человека и повлиять на трезвость его суждений. Я думаю, что это правда. Мне следовало бы прислушаться к цефикам. Если бы я не был тогда так полон собой, если бы моя кровь не столь бурно бежала по венам и меня не распирало так от спеси, я бы, вероятно, сразу отказался от своего несусветного плана найти старейшую ДНК человека. Но в том моем состоянии мне не терпелось открыть свой план Бардо и всему Ордену, чтобы снискать себе еще большую славу.

В последующие дни мне некогда было обдумать это, потому что мной занимались акашики и другие специалисты. Николос Старший, Главный Акашик, подробно исследовал мои воспоминания с момента отлета из Города и передал копию своим компьютерам. Механики расспрашивали меня о черных телах и других явлениях, которые я наблюдал в Тверди. Их изумило — вернее сказать, ошарашило — то, что Она способна изменять мультиплекс по своему усмотрению. Старейшие механики отказывались верить моим словам, даже когда акашики и цефики сошлись на том, что моя память не иллюзорна, а представляет собой результат реальных событий. Механики, разумеется, знали уже много веков, что модель реальности должна включать в себя сознание как фундаментальную волновую структуру — но Марта Резерфорд и Мимма Джонс, в числе прочих, не желали верить, что Твердь может создать и уничтожить бесконечное дерево по своей воле. Они вели ожесточенный спор с Коленией Мор и парой других эсхатологов, которых больше интересовал тот факт, что в Тверди живут люди, чем эзотерические вопросы физики. Фурор и междоусобица, вызванная моими открытиями среди специалистов, забавляли меня. Мне было приятно, что я дал программистам, неологикам, историкам и даже холистам новую пищу для разговоров — причем надолго.

Я с любопытством ожидал, когда мастер-горолог с помощью скрытного молодого программиста прочтет память моего корабельного компьютера и вскроет опечатанные часы. Немедленно сообщать возвратившемуся пилоту, сколько личного времени он провел в пути, запрещено, но этот запрет обычно игнорируют. Я узнал, что по личному времени состарился на пять лет и сорок три дня (а также восемь часов, десять минут и тридцать две секунды).

— Который теперь день? — спросил я, и горолог сказал мне, что нынче двадцать восьмой день средизимней весны 2930 года. В Городе за время моего отсутствия прошло чуть больше полугода. Я стал старше на пять лет, а Катарина — лишь на десятую долю этого времени. Зловременье победить нельзя, подумал я. Я надеялся, что разное тиканье моих и Катарининых внутренних часов не будет к нам столь жестоко, как к Жюстине и Соли.

Позднее в тот же день — следующий после моего возвращения — я был вызван в башню Хранителя Времени. Хранитель, который как будто совсем не состарился, усадил меня на резной стул у стеклянного окна, а сам стал расхаживать по ярко освещенной комнате, утопая красными туфлями в пушистых белых коврах. Я слушал, как тикают часы, а он не сводил с меня глаз.

— Отощал, — сказал он наконец. — Мои горологи говорят, у тебя было много замедленного времени, чертовски много. Сколько раз я предостерегал тебя против замедленного времени?

— Много было сложных моментов. Приходилось думать со скоростью света, как вы говорите. Я бы умер, если б не прибегал к замедленному времени.

— Эти перегрузки тебя изнурили.

— Буду остаток сезона кататься на коньках и опять приду в норму.

— Я говорю об уме, а не о теле. — Он сжал кулак и помассировал костяшки пальцев. — Итак, твой ум, твой мозг, состарился на пять лет.

— Клеткам всегда можно вернуть молодость.

— Ты так думаешь?

Мне не хотелось спорить с ним об эффектах временных искажений мультиплекса. Я поерзал на жестком стуле и сказал:

— А хорошо вернуться домой.

Хранитель потер свою морщинистую шею.

— Я горжусь тобой, Мэллори. Теперь ты у нас знаменитость, а? И карьера твоя обеспечена. Поговаривают о том, чтобы сделать тебя мастер-пилотом — слыхал?

По правде сказать, мои однокашники вроде Бардо и Зондерваля ни о чем другом почти не говорили. Даже Лионел, раньше журивший меня за хвастовство, сообщил мне по секрету, что принятие меня в Коллегию Мастеров почти решено.

— Ты совершил великое открытие. — Хранитель запустил пальцы в свою белую гриву. — Я очень доволен тобой.

Мне он, откровенно говоря, не казался довольным. Да, возможно, он был рад увидеть меня снова, взъерошить мне волосы, как в мальчишеские годы, но не думаю, чтобы его радовала моя внезапная слава и популярность. Он был ревнивцем и не потерпел бы угрозы своему первенству в Ордене.

— Без вашей книги стихотворений, — сказал я, — меня постигла бы участь похуже смерти. — Я рассказал ему обо всем, что случилось со мной, но могущество Тверди не произвело на него особого впечатления.

— Значит, стихи. Ты хорошо их выучил?

— Да, Хранитель.

— Угум. — Он с улыбкой положил исполосованную шрамами руку мне на плечо. Выражение его лица трудно было истолковать. Оно казалось добрым и опечаленным одновременно, как будто он сомневался в том, правильно ли поступил, дав мне эту книгу.

Он возвышался надо мной, и я видел в его черных глазах свое отражение. Сочтя момент подходящим, я задал ему вопрос, не дававший мне покоя:

— Откуда вы знали, что Твердь будет спрашивать у меня стихи? А два стихотворения из тех, что Она спросила, вы сами прочли мне!

— Откуда же мне было знать? — ответил он, скорчив гримасу. — Просто догадался.

— Но вы определенно должны были знать, что Твердь любит загадывать загадки из древней поэзии. Откуда?

Он стиснул мое плечо пальцами цепкими, как корни дерева.

— Не задавай мне вопросов, паршивец! Разучился вести себя как следует?

— Я не единственный, у кого есть вопросы. Акашикам и всем остальным тоже хочется узнать, откуда вам это было известно.

— Ну и пусть их.

Когда-то, когда мне было двенадцать, Хранитель сказал мне, что тайное знание дает власть. Он умел хранить свои секреты. За несколько часов нашего разговора он все время расхаживал по комнате, не давая мне случая задать ему вопросы о его прошлом и вообще о чем бы то ни было. Он приказал подать кофе и выпил его стоя. Часто он подходил к окну и смотрел на здания Академии, потряхивая головой и