Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

Хорошо, что еще зима! Можно носить муфту. А в муфте — собачку. Всякий умилится. Заодно лишний повод для разговора. Сегодня песик не только украшение, но и подарок. Зима заканчивается, и живую игрушку пора сбыть в более постоянные руки. А какая рука крепче руки фехтовальщика и нежней руки поэта? Решено. Очаровательное существо получит в хозяева дона Диего де Эспиносу. Куда он денется? Похвалит собачку… Тут же и получит в подарок. А отказаться не посмеет. Вон как сияет…

Сияет, на деле, рядом. Маленькая полоска света, которую приходится прятать в солнечных лучах, точно как пикаро, — рваные штаны… Зато настроение пошло вверх. Теперь дону Диего — море по колено, Фландрия — рай земной! Увидел выглядывающую из муфты мордочку, немедленно захотел взглянуть на крохотное существо поближе.

— Вот уж не знал, донья Леонора, что вы любите щенят…

— Это взрослая собака.

— … на ужин.

И ведь все смотрят, как прекрасная дама — хлопает глазами. Потом захлопывает рот… Что она может сделать? Ну, дать обидчику веером по носу, чтоб подтвердить старое знакомство по Академии.

— Диего, вы несносны! Как можно?

— Обыкновенно. Вам не рассказали всей правды, сеньора! Это мексиканская порода, мясная. До завоевания у индейцев коров да свиней не было. На мясо собак держали. В записках соратников Кортеса под каждым днем: «На ужин ели щенят». Тоже, видимо, не могли поверить, что это взрослые собаки.

Какой уж тут подарок! Хорошо, Диего хоть говорит тихо. Если кто и расслышал, она успеет сбыть песика с рук. Тем более поэта перехватил хозяин и затащил за стол…

Что бы ни говорил его сиятельство городской советник, два года — уйма времени. Мантия дона Диего этих лет не пережила: вот на нем новенькая. Все тот же зеленый бархат, только нештопаный пока. Новые прорехи не ожидаются, младший алькальд временно освобожден от патрулей ради защиты тезиса. Скоро, очень скоро, бакалавр права — хотя и целый магистр искусств — станет лиценциатом. Начнет новую жизнь, но прежде чем выбирать путь, стоит лишний раз полюбоваться на то, куда заводит чужой. Диего проводит надушенной бумагой под носом. Да, у нее все те же вкусы. Впрочем, с чего ожидать, что женщина, верная одному и тому же аромату с младых лет, вдруг ему изменит? Тем более что на дорогие духи денег у доньи Аны довольно.

Диего улыбается. Все-таки забавно: сеньор Нуньес — муж хозяйки поэтического салона. Впрочем, художники у нее тоже встречаются, да и в Академию молодая дама отныне вхожа. Является в паланкине о восьми носильщиках, с несколькими служанками. Те идут следом, несут в руках бархатные подушечки, чтобы когда хозяйке потребуется стакан воды, подать его не иначе, как опустившись на колени. Впрочем, это зрелище Диего видит все реже и реже — некогда. Что толку читать стихи вслух перед полусотней знатоков, когда книжники смели уже и вторую, и третью книги: «Юридические сильвы» и «Незримые планеты» разошлись не хуже первой. Впрочем, третья многих разочаровала: на отменной хлопковой бумаге вместо коротких поэтических строк обнаружились уравнения, графики и несколько таблиц, которые должны немного помочь морякам в исчислении долготы.

На улицах молодому поэту теперь приписывают не только Гонгорины песенки, но и творения вполне живого и по-прежнему ядовитейшего Кеведо. Старый сатир недавно заметил нового соперника и, по обыкновению, написал на него эпиграмму, ухитрившись вместить в восемь коротких строк обвинения в кишечном нездоровье, лютеранстве, мусульманстве, иудействе, педерастии, кровосмешении, государственной измене, оскорблении величества и, что самое обидное, вторичности. Оставалось заключить, что старый друг инквизиции зубов не растерял. Ответного сонета, в коем без упоминания имен объяснялось, что на убогих не обижаются, Кеведо, похоже, попросту не понял: содержащееся в нем оскорбление следовало читать по третьим буквам строк. Четырнадцать строк — четырнадцать букв. «Кеведо, ты слепец». Дискуссия до поры затихла.

За окном стремительно синеет. Скоро! Сегодня не было дежурства, а студенты предпочитают слушать лекции дона Диего, пока голова свежа и руки не трясутся. Иначе как записывать? Недавно один умелец уговорил приятеля одолжить рукопись — а сам в типографию. На титульный лист — свое имя… Подвело негодяя лишь то, что рукопись он одолжил. И то, что обидел судейского, разумеется.

Вору — тюрьма, а издатель, недолго думая, заменил титульный лист «Незримых планет» — на точно такой же, но с правильным именем автора. Тираж тут же расхватали любители поэзии, которые потом принялись укорять дона Диего за злую шутку: книга, даже без переплета,[21]вещь недешевая. Для многих купить вместо виршей свод лекций по небесной механике — злой и напрасный расход. Особенно если учесть, что книга практически целиком написана на латинском языке.

Значит, письмо. Очередное приглашение. Что ж, придется, как и всегда, отписать что-нибудь вежливое — и сослаться на больной желудок. Донью Ану можно понять. Пока все гости упорно делятся на две половины — ее и мужа. И вовсе не на мужчин и женщин.

Успех ужинов у Гаспара Нуньеса для Севильи необычен, но именно в его доме происходит важное: общение двух важнейших частей городского общества. Дворян и верхушки третьего сословия, апикарадо. Умные, богатые, полезные, но неблагородные люди выше не прыгнут, пока не обзаведутся дворянством. Началось с того, что донья Ана натащила в дом поэтов и художников, а Гаспар не смог отказать от дома толстосумам, с которыми вел дела. Как-то незаметно стало полагаться приличным, что именно у семьи де Нуньес-и-Рибера герцогу пристало встретиться и с денежным мешком из купцов, и с художником, живущим кистью. Обсудить дела в ни к чему не обязывающем разговоре, допускающем, при случае, вежливый отказ безо всякого ущерба чести говорящих. До тех пор, разумеется, пока они делают вид, что обсуждают материи отвлеченные и гипотетические.

Клеем между сословиями выступают те, кто живет службой — а такие могут быть и дворянами, и апикарадо.

Так что гадать, зачем среди затянутой во все оттенки черного толпы нужно вкрапление цвета майских трав, — догадаться нетрудно. Дон Диего свой для всех! Еще одно ведерко раствора в здание нового рода, который основали обедневшая дворянка и перуанский богач. Можно бы и сходить — да тезиса никто не отменял, все часы расписаны. Не все уйдут на работу, но отдавать их досужей болтовне?

Диего бросил письмо на стол. Ужин через два дня, ответить успеется. На дворе черно, а значит — меч со стены долой. Для ножен в мантии есть специальный карман. Поверх — длинный плащ с капюшоном, чтоб трудней было узнать ночного бродягу. Виолу — под локоть. Смычок — в тот же карман, что и шпагу. Задавить пальцами пламя свечи. Взгляд от двери: ничего не забыл?