Наследница Магдалины - Элизабет Чедвик (Англия)

— Ах, вот в чем дело, — с сочувствием промолвил Амьери.

— Правда, сейчас все не так плохо, как было раньше, — продолжал Рауль, прикладываясь к кубку. — Я уже привык к такому положению вещей, нашел, чем занять себя в свободное время. Да и Клер тоже пошла на уступки. Мы даже очень хорошо с нею ладим, правда, каждый из нас замкнут сам в себе и в душу к другому не лезет. И у меня есть Гильом, а это главное.

Последовала отрезвляющая пауза, мужчины обдумывали только что сказанное.

* * *

А в женских покоях над приемным залом Жеральда озабоченно хлопотала над больной Беатрис.

— Ты должна пить мятный сироп от этого кашля. Я тебе обязательно его пришлю.

Беатрис вымученно улыбнулась.

— По-моему, болезнь зашла слишком далеко, и все снадобья уже бесполезны, — она спрятала окровавленный носовой платок в рукав платья. — И нет у меня ни малейшего желания сражаться с недугом. Думаю, вскоре я приму консоламентум.

Жеральда внимательно посмотрела на нее, но не сказала ни слова. Положив Гильома в колыбельку, к ним подошла Клер.

— Ну что, уснул? — спросила Жеральда.

— Да, наконец-таки, — рассмеялась Клер. — Прямо такой любопытный. Боится хоть что-нибудь пропустить.

— Рауль был точь-в-точь таким же в его возрасте, — сказала, словно бы что-то припоминая, Беатрис. — Вот уж задал он нам в свое время!

Клер посмотрела на нее с обожанием, смешанным с озабоченностью. Воспоминания сейчас стали самыми главными в жизни Беатрис.

— Да с ним и сейчас не соскучишься, — вставила Жеральда.

— Мне не нравится, когда он ходит с оружием, — поджала губки Беатрис. — Он знает об этом, но все равно поступает по-своему.

— Он уже совсем взрослый, и у него уже собственный сын. Нельзя обращаться с ним, как с ребенком, — предостерегла Жеральда. — Знаю, как тяжело, когда любимый тобою человек избирает дорогу войны. Поверь мне. Но если ты будешь слишком сильно давить, то окончательно оттолкнешь его от себя.

Беатрис уставилась на гобелен со сценами охоты.

— Скоро это не будет иметь никакого значения, — прошептала она.

Клер и Жеральда испуганно переглянулись. После продолжительной паузы Жеральда нашла в себе силы спросить:

— Беатрис, я хочу попросить тебя об одном одолжении. Дело непростое, и я вполне пойму, если ты мне откажешь.

Беатрис отвлеклась от обреченного на гибель оленя с гобелена.

— Говори, скажешь, и это будет твое.

Жеральда улыбнулась.

— Но тогда это еще больше все усложняет, — она тяжело вздохнула. — В моем доме в Лаворе проживают катары. Папа мечтает уничтожить их больше, чем кого-либо из высшей касты Совершенных. Могу ли я переправить их в Монвалан?

— Конечно же! — воскликнула Беатрис, и ее стали сотрясать приступы душераздирающего кашля.

— А кто они? — полюбопытствовала Клер, подавая свекрови кубок с горячим вином.

— Вы когда-нибудь слышали о Кретьене де Безье?

Услышав знакомое имя, Клер с жадным любопытством обратилась к Жеральде.

— Я слышала, как он проповедовал в Тулузе в прошлом году. У него такой чудесный голос — теплый и мягкий, будто шерстяной плащ.

Жеральда невольно рассмеялась.

— Я ему обязательно передам. Он наверняка будет польщен!

— И там на собрании была еще молодая девушка. Она так восхищалась Гильомом и даже немного со мной поговорила. — Клер слегка покраснела, вспомнив о том, как взгляд пристальных серых глаз проник в самые потаенные глубины ее души. — У меня было такое чувство, будто я из стекла, а она видит меня насквозь.

— А, — кивнула Жеральда, — это точно Брижит. Но она вовсе не катарка, просто давно уже странствует по миру вместе с Кретьеном и Матье, который переводит святые тексты с древних языков на каталонский и аквитанский. Несколько лет тому назад его схватили папские шпионы и подвергли жестоким пыткам. Они отрубили ему пальцы на правой руке, которыми он писал. А мать Брижит убили, поставив ей на лбу клеймо докрасна раскаленным крестом.

Клер была потрясена услышанным.

— Брижит у них самая главная, — продолжала свой рассказ Жеральда. — Она целительница и обладает волшебным мистическим даром. Утверждает, что происходит из рода Марии Магдалины и самой Пресвятой Богоматери. Римский престол давно за ней охотится. — Жеральда покачала головой. — Нет, не надо мне было тебя просить. Слишком большой риск.

— Мне плевать на риск, ведь я мщу людям, убившим моего мужа. — Беатрис приняла кубок из рук Клер и по-солдатски сделала несколько быстрых глотков. — Конечно же, ты должна прислать их к нам, — ее щеки приобрели розоватый оттенок.

— Но если ты так уверена…

Клер поставила кувшин с вином обратно на камин.

— С точки зрения северной знати Рауль уже вне закона. Так что нам никакой разницы, если к той массе катаров, что обрели пристанище в нашем замке, добавятся еще трое.

Ей так хотелось вновь увидеть Брижит, купаться в лучах ее света. Она хранила воспоминания о молитвенном собрании в Тулузе, словно драгоценные бриллианты, и, когда ей было плохо, она мысленно возвращалась к тем волшебным мгновениям. И все же Клер не выдержала и сказала:

— А вдруг наш замок отнюдь не самое безопасное место для них.

Жеральда, тяжело вздохнув, закрыла глаза.

— Дитя мое, сейчас нигде нельзя чувствовать себя в полной безопасности.

Монвалан, май 1211 г.

Рауль скользнул губами по плечу Клер и стал играть с ее кудрявым ореховым локоном. Завесы кровати окутывали их теплом, и можно было поверить, что ничего, кроме этой утренней мирной гавани, в мире не существует, что жизнь целостна как никогда. Но суровая действительность уже готовилась нарушить привычный уклад их домашнего быта. Рауль уже слышал возню и перешептывания служанок Клер и детский лепет Гильома.

Сознательно стараясь не обращать внимания на эти звуки, он поцеловал шею и губы Клер, ямочку на ее подбородке, стал ласкать плавные изгибы ее тела. Ласка была отнюдь не пылкой. Это был всего лишь отголосок только что полученного удовольствия. Но поначалу она зачастую отвечала ему нехотя, но он научился хитрить, выбирать самый подходящий момент, дразнить и мучить ее или же касаться ее сонного тела своими музыкальными пальцами так, что к тому времени, когда она просыпалась и окончательно приходила в себя, ее возбужденные нервные окончания жаждали разрядки, а все остальное уже не имело совершенно никакого значения.

— Мне надо идти, — пробормотал он, попытавшись встать.

Клер ничего не сказала, продолжая позволять ему ласкать себя. Через некоторое время он приподнялся на локте и внимательно посмотрел на нее. Она разглядывала нарисованные на балдахине звезды, ее губы порозовели и набухли от поцелуев, румянец любви еще не сошел с ее тела, а выражение лица было столь загнанным, что он невольно отпрянул. Еле слышно выругавшись, он наконец-таки отбросил простыни и встал.