Клоун Леша - Маша Трауб

– Все, надоело, пусть стоит, – сказал решительный мужчина. И тот, который вежливый, покорился. Они дошли уже до лифтового холла, когда тело Королева Петра Петровича упало – ногами к двери и головой – к основанию мусоропровода.

– Упал, надо посмотреть, вдруг разбился? – встревожился вежливый. И тот, который решительный, теперь двинулся за ним следом. Отца двоих детей 1965 года рождения приткнули к мусоропроводу.

– Пошли уже, ничего с ним не будет, – сказал решительный.

– Жалко. Тут дует. Простудится, – ответил вежливый.

– А давай велосипед украдем, тогда из квартиры точно кто-нибудь выйдет, – предложил решительный, – а лучше сразу два. Давай, бери.

В холодном пролете между мусоропроводом и дверью на общую лестницу по традиции хранились санки, лыжи, велосипеды, скейтборды и прочее сезонное оборудование.

Соня вскрикнула – решительный мужчина вытаскивал велосипед ее дочки в розовых бабочках, а вежливый и жалостливый – велосипед сына. Между прочим, новый.

– Мама! – заорал сын, который в замочную скважину увидел кражу собственного имущества. – Что ты стоишь?

Соня решительно повернула ключ, тысячу раз пожалев о том, что открыла дверь этим ворам, у которых нет ничего святого, – детские велосипеды крадут! Но в тот же миг дверь открыла милая соседка. Болонка Офа кинулась на тело, которое обнимало мусоропровод, и начала жарко лизать лицо, которое принадлежало Королеву Петру Петровичу. Хозяйка Офы вцепилась в два велосипеда сразу и начала тянуть их на себя. Вежливый мужчина велосипед выпустил сразу, а решительный не сдавался. Когда собачка, чтобы отдышаться, заметалась под ногами, хозяйка точным броском влепила несчастную псину в грудь Королева Петра Петровича. Тот, улыбаясь, подставил губы, которые Офа немедленно облизала, взвизгивая от счастья.

– Отдай велосипед, сволочь! – прокричала соседка.

– Заберите Королева Петра Петровича, тогда отдам, – ответил решительный мужчина, показывая на тело, обнимавшееся с собакой.

– Пожалуйста, не нервничайте, – сказал вежливый мужчина, – мы его заберем, если он не ваш, только скажите, куда везти.

– Не знаю! Куда хотите! – не успокаивалась соседка.

– Но ведь вы его знаете? Он назвал ваш адрес. – Вежливый мужчина аккуратно поставил велосипед на место.

– Не знаю и знать не хочу! – орала соседка, вцепившись в задние лапы Офелии, чтобы отодрать ее от Королева Петра Петровича.

– Мусичка моя, любимая, прости меня, – шептал тот, прижимая Офелию к груди.

– Сволочь! – кричала женщина. – У него, оказывается, есть жена и дети! Двое!

– То есть вы ему не жена, а любовница. А телефон жены у вас есть? Наверняка есть, – не сдавался решительный мужчина.

Женщина наконец оторвала Офу от Королева Петра Петровича, и собака вцепилась в брючину вежливого мужчины. Тот, по всей видимости, любил и детей и собак, поэтому терпел, давая возможность Офелии измусолить брючину.

– Мам, круто, да? – подал голос сын Сони. Она про него забыла. Больше всего ее заботил велосипед дочери, который решительный мужчина так и продолжал держать в руках.

– Вон! Офелия, фас! Взять, я сказала! – закричала соседка.

Офа отлепилась от брючины вежливого мужчины и в недоумении уставилась на хозяйку. Она готова была взять тело Королева Петра Петровича, но ей его не давали.

Мужчины, сграбастав тело, выволокли его к лифтам. Соседка щелкнула замком. Офелия лаяла и скреблась когтями по обивке, поскольку ее разлучили с любимым хозяином, или кем он там ей приходился в собачьей иерархии.

– Мам, а это правда, что если пьяный упадет с высоты, то ему ничего не будет, потому что он правильно расслабился? Мам, а почему она его не пустила? А Офа не умеет кусаться? А если бы эти люди мой велосипед украли, мне бы новый купили? Мам, мам… – сыпал вопросами Сонин сын.

– Иди читай Горького! – прикрикнула на сына Соня.

– А ты будешь в глазок смотреть? Так нечестно! Я тоже хочу! А почему ты не вышла? А папе мы расскажем?

Когда все утихло, Соня открыла дверь и отволокла детский велосипед назад к мусоропроводу. И думала, кого ей больше жаль – пьяного неприкаянного Петра Петровича или соседку, которая живет одна с собакой, без детей и мужа. И решила, что больше всех жаль Офелию, которая вообще не поняла, что произошло.

Макс свернул направо и понял, что заблудился. Опять. Естественно, ни одного указателя на стенах. Он вернулся к переходу, который казался ему знакомым, и свернул налево. Прошел по узкому коридору и уперся в дверь. Поскольку ему уже было все равно, а на двери не было никакой запрещающей или разрешающей вывески, он толкнул ее и оказался в крошечном дворике. Под ногами хрустел гравий – мелкая крошка цвета кофе с молоком. Да, кофе. Он очень хотел кофе. И от яичницы бы не отказался. Есть хотелось зверски. Особенно здесь, на свежем воздухе. Он сделал несколько шагов по дворику, не в силах отказать себе в удовольствии услышать хруст. Так у него бывало с упаковочной бумагой в пупырышках: привезли телевизор, обмотанный защитной пленкой. Макс стоял и щелкал – как в детстве. Точно так же у него бывало и с лужами. Хотелось наступить, хоть краем ботинка, чтобы проверить глубину.

Он шел по гравию, стараясь ступать то осторожно, то с нажимом, и даже разок подпрыгнул, выбив из-под ног несколько камушков. Удовлетворившись, дошел до края дворика – и уткнулся в стену. А за стеной – обрыв. Резкий и головокружительный. Он почувствовал себя маленьким мальчиком, которому квартира кажется огромной – целых две комнаты, которые не перебежать, не перескакать, не проползти по-пластунски. Перед ним было поле, по которому разметались дома, строения, опушка леса, аккуратный ров, речка и снова дома. Все казалось бескрайним, гипертрофированным. Даже этот вид, открывавшийся из дворика, и тот казался «уж слишком». Слишком прекрасным, удивительным, режущим не только глаз, но и душу.

Макс усилием воли заставил себя вернуться в здание и продолжать разгадывать хитроумный квест, придуманный монахами несколько веков назад и поддержанный их преемниками. Многочисленные коридоры, закоулки, ниши и арки, тупики и сквозные переходы. Невозможно было пройти одной дорогой дважды и, запомнив, вернуться назад тем же путем. От приступа паники и раздражения спасал только вид, открывавшийся из каждого окна, из вот такого же дворика, как этот, из каждой выбоины в стене. Макс вдруг понял, чем монастырь отличается от тюрьмы – воздухом и светом. Здесь повсюду был воздух и свет. Даже в комнате, в вестибюле. Воздух был под крышей, тянулся по полу, шуршал занавесками, давая возможность свету бить лучами.

Макс был профессором, пусть и молодым, но весьма востребованным. Он любил ездить с лекциями. И считал себя опытным, немного уставшим от бесконечных переездов и перелетов путешественником. В свободное время он обходил местные достопримечательности, отделяясь от общей группы.