Самая таинственная тайна и другие сюжеты - Борис Акунин

Главным принципом, по которому она выстраивала свои невообразимые маршруты, была, как сказали бы теперь, «халява». Найдется добрый капитан, который пустит скромную тетеньку на корабль, — отлично. Она садится и плывет, куда Бог послал. Но с одним условием: это должно быть место, где прежде мало кто бывал (из европейцев, разумеется, — все прочие тогда не считались).

В общей сложности Ида проплыла по морям больше 200 тысяч километров и еще 30 тысяч километров преодолела сушей, в основном на своих двоих. Дважды обогнула она земной шар, побывала во множестве невероятных мест. В некоторых — первой из белых людей. Например, у охотников за головами на Борнео и у каннибалов Суматры. Последние хотели ее слопать и уже приготовились осуществить свое кровожадное намерение, но Ида произнесла заранее заготовленную фразу на туземном языке: «Не надо меня есть, я старая и жесткая». Людоеды расхохотались и позвали смешную чудачку к себе в гости.

Ида была невероятно смелой и настырной. Одна, безо всякой охраны, почти без денег, она отправлялась в места, откуда живым никто еще не возвращался. И ничего, как-то обходилось.

Некоторые из ее приключений

Свои впечатления Ида старательно записывала, а записки издавала — чтобы заработать деньги на следующее путешествие. Никаких научных целей она не преследовала и особенных открытий не сделала, но Французское и Прусское географические общества приняли храбрую даму в постоянные члены. Британское хотело, но не смогло — туда не пускали женщин.

Всё это выглядит славно, любопытно и очень мило. Если только (вы ведь помните, что в начале моего рассказа было «если» с многоточием)… если только не ознакомиться с обширными записками госпожи Пфайфер.

Это озадачивающее чтение.

Оказывается, любознательной даме ужасно не нравилось всё, что она видела в дальних краях, столь мало напоминавших Вену с Лембергом. Многое (практически всё) вызывало у фрау Пфайфер брезгливость и отвращение. Потому что грязно, неустроенно, некультурно, а главное — неприлично! В особенности, конечно, не нравились ей всякие неевропейцы. Лица их безобразны, цвет кожи постыдно темен, про манеры и говорить нечего. Весь свет будто сговорился испытывать благонравие почтенной особы. Она путешествовала по всем широтам и взирала вокруг с крайним неодобрением.

Мадагаскарцы у нее «еще уродливей негров и малайцев, ибо вбирают в себя безобразие обеих этих рас». Таитяне «непристойны и безнравственны». Индийские танцы и песни вызывают у Иды гадливость. Американские индейцы невыносимо вульгарны. Und so weiter.

Прямо какая-то старуха Шапокляк, высматривающая кого бы еще обложить пообидней.

Вот так, с поджатыми губками и неприязненным прищуром в течение пятнадцати лет изучала она многообразие Божьего мира, в конце концов подорвала свое хваленое здоровье и еле добралась до родной Вены, чтобы умереть там от последствий тропической лихорадки.

Суровая и несправедливая

Объясните мне, какого черта эту ворчливую, всем недовольную особу столько лет мотало по свету? Что за негасимый пламень пылал в ее неприветливой душе? В чем хотела она удостовериться? Что правильно провела свою скучную молодость и что лучше австрийской провинции мест на свете нету? Или же хотела найти где-то далеко несказанную Красоту, померещившуюся ей в силуэтах триестских парусников, но не нашла и от этого на всех осердилась?

Ей-богу не знаю. Тайна.

Прав, прав Митя Карамазов: «Страшно много тайн! Слишком много загадок угнетают на земле человека. Разгадывай как знаешь и вылезай сух из воды».

Сильно не люблю «роковых женщин» — как типаж. Живьем мне, правда, таковых встречать не доводилось (лишь какие-то мелкие экземпляры, трущиеся вокруг музыкальных «звезд», тоже не слишком крупных). Но история культуры этими тетеньками довольно густо населена или, точнее говоря, обсижена — потому что они очень похожи на мух: летят на ярких мужчин, как на мед, и жужжат вокруг них, жужжат. «Жжжж, смотрите, я выше этого вашего гения, потому что сижу у него на макушке! Жжжж, смотрите все на меня, а не на него! Жжжж, а кто это там появился такой интересный? Ой, он перспективнее того! Всё, полетела на нового!»

Никого кроме себя «фам-фаталь» любить не умеет. Никакими талантами кроме умения вампирить мужские сердца обычно не обладает. Больше всего от этого паразитического подвида достается людям творческим, потому что у них сердце нараспашку.

Всё это так.

Но правда и то, что роковые женщины придают культурной среде некий блеск и нервное сияние. Кроме того от их укусов художнику больно, а когда художнику больно, он создает произведение искусства. И за это мы должны сказать спасибо всем этим Авдотьям Панаевым, Аполлинариям Сусловым и Лилям Брик. Я их все равно терпеть не могу, но отдаю должное.

Хорошо. Пусть они будут не мухи — пчелы.

А еще я знаю, что, если над лугом (или помойкой — в зависимости от эпохи), именуемым «культурной жизнью» страны, жужжат эти деловитые насекомые, значит, в общем, всё нормально. Солнышко светит, цветы цветут, жизнь продолжается. Ибо когда налетают исторические бури, они не щадят и золотистых пчелок — их быстро уносит злым ветром. Не все же обладают цепкостью и живучестью Лили Юрьевны, благополучно пережившей и пролетарских поэтов, и комкоров.

Недавно, читая воспоминания выдающегося хирурга С. С. Юдина, я наткнулся на имя одной такой «фам-фаталь» — и заинтересовался ее судьбой. Эта разбивательница сердец менее известна, чем Лиля Брик, но отзвуки ее мелодичного жужжания, следы ее любовных перелетов с цветка на цветок остались во многих мемуарах.

Юдин пишет, как во время Первой мировой войны к его приятелю приехала погостить на фронт (уже странно) любовница: «очень красивая блондинка среднего роста, роскошного телосложения, с чарующим грудным голосом». Прекрасная особа поразила Юдина своей раскрепощенностью, смелостью суждений, а еще тем, что повсюду водила на цепи ручного волка (тут, как говорится, и Фрейда не надо).

Десятые годы. Она без волка, но, кажется, с чьим-то сердцем в руке