Голубиная книга 2 - Ирина Боброва

Услад ещё раз дёрнулся, затих, посмотрел на Маринку внимательно: ждёт, чего она скажет.

Латынская девка собой хороша: лицо белое, гладкое, щёки румянец лёгкий едва тронул, будто, смутившись, слегка зарделась красавица. Губы алые, на лице бутоном цветут, поцелуя просят. А вот глаза, как и у прислужников её, помертвелые, холодные — ни света в них, ни лучика не блеснёт. И брови надменной дугой изогнуты, отчего на лице будто написано: а слабо тебе со мной побороться?

— Ну, говори, чего надобно, — потребовал пленник, не дождавшись вопроса, на что чернокнижница ответила:

— Знаю, Сварожич, за книгой Голубиной ты пришёл. Отдам её тебе, но после того, как прочтёшь. Я вашей грамоте не обучена.

— Так тебе проку от чтения не будет. В Голубиной книге история для нашего рода написана, для того и сделана была эта книга, чтобы Сварожичей и людишек наших подопечных о бедах да катаклизьмах упреждать.

Девка Маринка голову закинула и расхохоталась. Волосы, завитые тугими локонами и уложенные короной на голове, из причёски выбились, водопадом до пят упали.

— Вот темнота невежественная! — вскликнула она. — Да это ж Сивиллина книга. Предок мой, Тарквиний Гордый, дурак дураком был, иначе бы к вам, медведям славянским, такая вещь и не попала бы. Сивилла Пумская этой книгой распоряжалась. Если не знаешь, то сообщу, что была она дочерью двуликого бога Януса. Тот и вперёд смотрел, будущее видел, и прошлое тут же обозревал, и, совмещая всё, делал точнейшие выводы аналитические. Вот эти выводы он в книгу записал, а Сивилла её предку моему принесла, купить предложила. Только цену такую назвала, что старый скупердяй Тарквиний едва со стула не упал. Отказался он от покупки, не понял своей выгоды. Тогда Сивилла на его глазах половину книги спалила, а вторую половину за ту же цену предложила. Он снова отказался. Тут уж вся книга загорелась, одна страница в руках Сивиллы осталась. Протягивает её продавщица, и снова цену прежнюю говорит, — рассказывает Маринка, а сама, собрав волосы, плетёт косу. Пальцы тонкие, нервные, быстро — быстро перебирают пряди. Услад невольно засмотрелся, слушал в полуха. А Маринка продолжает:

— Сивилла Пумская вообще странная женщина, видела же, что идиот натуральный перед ней! Нет бы объяснить сначала, в чём прок от такой покупки. Короче, и от страницы предок мой отказался бы, да вовремя подоспела советчица его, Эриния. Уговорила она отдать непомерную цену за одну страницу, заключить сделку. Вот Рим тысячу лет миром и правил. А потом кто — то надоумил славян, они войной пошли. Варвары, — чернокнижница презрительно скривила губы, будто плюнуть хотела. — А ваш дед, которого Родом кличут, не сплоховал — затесался среди людей простым воином, да из тайного хранилища лист тот вынес. Но вот откуда он узнал, как сгоревшие страницы восстановить — ума не приложу?! Видно кто — то умный подсказал ему, иначе глупому деду ни в жизсть бы не догадаться. Да только вашему замшелому колхозу советчик непрошенный забыл рассказать главное: кто в руках книгу Сивиллы держит, тот миром владеет.

— Ну, может мы и лапотники, — Услад посмотрел на босые ноги, пошевелил пальцами и расхохотался, — но вот одно хорошо знаем: власть над миром — штука тяжкая, от неё для здоровья вред большой!

— Какой такой вред?

— Да грыжа вылезет, потому как ноша шибко тяжёлая, и надорваться от неё легче лёгкого.

— Ты, может, и надорвёшься, а я вот посильнее буду. Читай! — И она раскрыла перед пленником Голубиную книгу. Тут же на пустых листах тайные знаки проступили. Услад взглядом впился, оторваться не может.

— Ну, что там?! — спрашивает Маринка, от волнения сама не своя. Стоит, пальцы сжимает, платок кружевной рвёт, и ножкой, обутой в крепкий хромовый сапожок, постукивает. — Говори! Говори же, что там?!

— Переверни страницу, до конца прочесть надобно.

Латынская девка требование выполнила, страницу перевернула. Услад впился взглядом в знаки, читает торопливо, но молчит.

— Ну, что пишут?! — сгорая от нетерпения, вскричала Маринка.

— А то и пишут, что не будет тебе ни дна, ни покрышки, — и пленник рассмеялся в лицо чернокнижнице. — Забудут имя твоё, и о том, что ты вообще ногами грязными землю топтала, никто не вспомнит.

— Мои ноги почище твоей хари будут, — от злости латынская девка до прямого оскорбления опустилась, — ибо рыть тебе рылом землю. И забывчивость тоже обеспечу: и сам себя не узнаешь, и люди тебя забудут. Да что там — отец родной с матерью мимо пройдут, не почувствуют!

Злодейка достала из складок просторного шёлкового одеяния небольшой мешочек, расшитый бисером. Развязала, высыпала на ладонь горсть чёрного порошка и на пленного бога сдунула.

— Заклинаю на пожизненное заключение в кабанью шкуру, — злорадствуя, закричала Маринка, — и подругами тебе свиньи лесные будут! — Тут же в сети не Услад оказался, а тур матёрый забился. — Странно, — удивилась чернокнижница, — почему тур — то? Кабаном должен был стать…

— Сводня!!! — Раздался оглушительный рык, над воротами показалась рогатая голова великанши. — Сперва ты девок продажных цельную бригаду мужу моему подсуропила, а теперече его во блуд со свиньями вгоняешь? Да я ж за своего супруга тебе морду так разукрашу!

— Вот уж у самой — то будто не морда, а личико, — огрызнулась Маринка, совсем не испугавшись. — Не думала, что найдётся дурак тебя в жёны взять: страшнее бабы я специально придумать не смогла бы, а ты нечаянно такая уродилась.

— Это ты говоришь, потому как завидуешь, — ответила рогатая великанша, с детства уверенная в собственной неотразимости. А попробуй не поверь, если нянька — Буря яга — с колыбели её комплиментами забрасывала? Усоньша Виевна перелезла через ограду, встала посреди двора, руки в бока упёрла.

— А со вкусом у муженька твоего напутано, так что в самый раз свиньёй быть, — ответила злодейка и хлопнула в ладоши. Сеть адамантовая исчезла, и Услад, почувствовав свободу, заметался по двору, стараясь держаться подальше от рогатой супруги.

— Почему тур — то? — второй раз задумчиво повторила Маринка. — С заклинанием, что ли, напутала?

— Услад, Усладушка, ну иди, иди сюда! Эх, — она сморщила лоб, — как же скотину крестьяне на двор зовут? Цип — цип — цип… — попыталась приманить мужа великанша, но бык — тур, увидев открытые ворота, выбежал со двора.

— Стой!!! — Зарычала Усоньша и под злорадный хохот чернокнижницы кинулась вдогонку, но встала, как вкопанная: белокудрый красавец легко, будто не зверь матёрый перед ним, а бычок полугодовалый, схватил тура за рога и, совсем не напрягаясь, пригнул голову зверя к земле.

— Ярила! — Взмолилась дочка князя Пекельного царства. — Отдай мне Услада, отдай!

— Да бери, — усмехнулся