Величие и печаль мадемуазель Коко - Катрин Шанель

Вы правда думали, что все эти перлы мудрости придумала Шанель? Ха. Ха-ха.

В общем, ей скоро порядком надоел этот сумрачный гений. В нем не было того, что во Франции называют «искусством жить». Что так ценила Шанель. Реверди вечно был чем-то недоволен и не умел держать себя в обществе. К его чести, он и сам сознавал этот свой порок, когда говорил, что в объятиях Шанель думает о своей вине перед Господом и женой, а перед алтарем — о сладостных ласках любовницы. Нужно было сделать выбор. Быть может, окажись он не женат, они бы вполне успокоились в лоне буржуазного брака — если уж мать что-то в нем нашла.

— Он прекрасно оснащен, — говорила мать, на что-то намекая, но я так и не поняла, на что именно.

Но женатое состояние Реверди обрекало их вести богемный образ жизни, который утомлял и разрушал обоих. Между ними происходили самые неприятные, мучительные сцены с выяснениями отношений. Я не могла знать, что происходит в «Ла Паузе», но на улице Фубур до меня доносилось эхо их скандалов, после которых мать просила у меня рецепт на успокоительные таблетки, а Реверди бегал каяться в Солем. Наконец он додумался остаться там навсегда. Шанель немного погоревала, сетуя на преследующие ее любовные неудачи. На самом деле все ее избранники были так же эгоистичны, как она сама, и они просто не могли поступиться своим образом жизни ради другого. Люди никогда не замечают самых обычных вещей.

Разделавшись с Реверди, Шанель возобновила светскую жизнь — по-настоящему светскую, а не богемную. В бытность подругой герцога она завела много новых знакомств и теперь горела желанием принимать у себя важных гостей.

Одним из этих гостей стал Сэм Голдвин, продюсер Голливуда и один из самых могущественных властителей страны грез. Правда, теперь страна грез уже немного поизносилась — в Америке разразился кризис. Теперь мало желающих оказалось тратить деньги на съемки новых фильмов, и тех, кто мог позволить себе выкроить из бюджета деньги на билет, — тоже не так чтобы много. Голдвин придумал нестандартный ход — что, если одеть актрис в туалеты от Шанель? Да простые американки валом повалят в кинотеатры, деньги на билеты истратят из хозяйственных сумм, лишь бы только посмотреть на такое чудо и снять фасоны платьев!

— Но зачем им туалеты, если у них нет даже денег на билет в кино? — недоумевала Шанель.

— Э-э, вы не знаете американок, — толковал ей Голдвин. — Хорошая одежда для них важнее многого. Редкая девушка не откажется поголодать несколько дней, лишь бы купить себе туфли. Редкая мать семейства не урежет обеденные расходы, лишь бы только сшить себе костюм по моде, пусть она пойдет в нем только в бакалейный магазин, где купит банку консервированного томатного супа.

— Какая гадость — поразилась Шанель. — Простите, Голдвин, это я про консервированный суп. Так каковы условия?

— Не знаю, — делилась мама со мной позже. — Он предлагает миллион долларов за каждый мой визит в Голливуд при условии, что я буду приезжать два раза в год. Не скажу, что мне очень нужен этот контракт. Денег у меня достаточно, и все более или менее состоятельные американки, жены мыльных королей и пуговичных магнатов так и так одеваются в мои платья, а те, что поскромнее, — в копии с моих платьев… Да и не слишком много понимает о себе этот Голдвин? Как он заставит этих голливудских звезд поголовно одеться только в мои платья? Они наверняка капризные, как черт знает что. Так пишут во всех журналах. И что, если он на этом основании не выплатит мне гонорара?

— Выплатит, — успокоила ее я. — Я тоже читала о нем кое-что… в этом роде. Говорят, он как-то подписал контракт с Метерлинком…

— Тоже модельер? Немец? Не слышала что-то о таком.

Я вздохнула.

— Писатель. Голдвин подписал ему чек за сценарий на пятизначную сумму. И только потом прочел сценарий.

— Он был плох?

— Он не подходил для Голливуда. Главным героем там была пчела. Вернее, главный герой был пчелой… Почитай «Жизнь пчел» на досуге. Но Голдвин не стал требовать денег обратно. И Метерлинк уехал с кругленькой суммой в кармане.

— При чем здесь пчела? Или ты намекаешь, что нужно взять с господина Голдвина деньги вперед?

— Тоже можно, — пробормотала я, отступаясь.

Она все-таки решилась. Уж не упомню, взяла ли Шанель с Голдвина деньги вперед, но она упросила меня поехать вместе с ней. Я согласилась с радостью — мне давно хотелось повидать Америку. Но потом я узнала, что помимо армии манекенов, портных и помощниц, с нами тащится еще и Мися, все еще оплакивавшая свой разрыв с Сертом, да еще и новая пассия матери — жуликоватый и смазливый писатель Морис Сакс, в свое время уже надувший ее на приличную сумму! Деньги, отпущенные ему Шанель на приобретение для нее отличной библиотеки, он спустил в игорных домах, а ей накупил дешевых изданий в покрытых сусальным золотом переплетах. Полагаю, мать не заметила бы мошенничества, но его раскрыл Реверди, вздумавший порыться в волюмах. Мориса изгнали и простили только после того, как Реверди водворился обратно в монастырь. Вакантное место придворного поэта рядом с Великой не должно было пустовать!

И все же Шанель уломала меня. Мы целым гарнизоном загрузились в пароход «Европа», и я тряслась всю дорогу, вспоминая историю «Титаника». Он тоже плыл в Америку из Европы! К тому же морское путешествие оказалось мучительным для меня. Шанель, никогда не страдавшая морской болезнью, только по временам забегала в мою отдельную каюту, где я валялась на своем роскошном ложе и сосала лимон.

— В синем салоне партия в бридж, не хочешь присоединиться?

— Я хочу, чтобы мой желудок перестал делать кульбиты.

— Там будет помощник капитана. Знаешь, он спрашивал о тебе. Заметить тебя среди толпы этих щебечущих манекенов, согласись… Тут может быть серьезное чувство. Хочешь, передам ему от тебя воздушный поцелуй?

— Передай ему, чтобы больше обращал внимание на свои прямые обязанности и постарался нас не утопить.

— Да иди же, погуляй по палубе, глупышка! Море совсем тихое!

— А какие тогда бывают шторма, если это — совсем тихое?

Я опять показала себя никчемной компаньонкой. Что за радость в спутнице, которая не играет в карты и не флиртует с помощником капитана! Вот другое дело Мися — та и тартинки с икрой уплетает одну за другой, и шампанское пьет лихо, в карты играет по-крупному, щиплет за щеки юных стюардов, нимало не стесняясь разницей в возрасте. Неважно, что тартинки и проигрыши Миси оплачивает Шанель — за развлечения всегда надо платить, а Мися — это же настоящий аттракцион! Я почувствовала неслыханное облегчение, когда нас привезли в отель «Уолдорф». Боюсь, что именно из-за меня Шанель оставалась там дольше запланированного срока.

— Здесь так роскошно, — восхищалась она. И это говорила она, хозяйка «Ла Паузы»! Но я понимала маму. Уровень комфорта в американских отелях был несравним с уровнем комфорта французских. Но тут всюду требовались деньги, за самую мелкую услугу должна была следовать награда. Коридорному мальчику, который принес кувшин воды со льдом, нужно было каждый раз давать по полдоллара, рабочему, пришедшему наладить вентилятор, — доллар… И они не стеснялись напоминать об этом, особым образом прижимая к боку сложенную ковшиком ладонь.