Стенающий колодец - Монтегю Родс Джеймс

какого я не видел за всю свою жизнь. Будто человека, кем бы он там ни был, силой приподняли, а руки его привязали к малюсенькой виселице на сцене. За ним виднелась голова в ночном колпаке. Затем раздался крик и грохот. Балаган повалился назад, некоторое время среди его обломков шевелились ноги, а потом, как говорят, две фигуры – мне-то казалось, что одна – понеслись стремглав через площадь и исчезли в переулке, ведущем в поля.

Все, разумеется, бросились за ними в погоню. Я тоже. Но убегавшие оказались мертвы. Один из них бежал так быстро, что не заметил меловой карьер, с края которого он упал и сломал себе шею. Стали искать второго, но никак не могли найти, тут я догадался спросить, а видел ли кто, как он покидал рыночную площадь. Сначала все уверяли меня, что видели, но потом решили все-таки проверить и обнаружили его под балаганом тоже мертвого.

А в меловом карьере нашли и тело бедного дяди Генри. На голове у него был мешок, а горло искромсано. Из земли торчал кусок мешка, поэтому труп и был обнаружен. Более подробно я рассказывать не в состоянии.

Да, забыл упомянуть, что людей на самом деле звали Кидман и Галлоп. Мне-то их имена знакомы, но здесь никто о них никогда не слышал.

Как только похороню дядю, тут же приеду. При встрече поделюсь с тобой своими мыслями.

Два врача

Я уже привык находить в старых записных книжках разного вида документы, но действительно представляющие интерес среди них редко попадаются. Тем не менее такие находки порой представляют собой ценность. Поэтому никогда не уничтожайте их, сначала не проглядев. До войны я часто покупал старые книжки для записей – отличная бумага и много чистых листов, которые можно использовать для собственных пометок, к тому же листы из книжек легко вынимаются.

Вот такую записную книжку за небольшую сумму я купил в 1911 году. У нее была тугая застежка. И переплет из-за того, что в книжке было много лишних листов, покоробился. Три четверти вложенной бумаги никакой ценности для человечества не имели, но вот одна…

Эти записи, подписанные инициалами и принадлежавшие явно адвокату, были озаглавлены «Самый странный случай, с каким я столкнулся в своей жизни». Был там указан и адрес «Грейс Отель». Все записи являют собой собрание материалов для уголовного дела и состоят из показаний возможных свидетелей. Но подсудимого или истца – определенно выявить так и не удалось. Досье не окончено, но, даже несмотря на это, нетрудно понять, что случай произошел крайне загадочный, и главным в этой истории является сверхъестественное. Судите сами.

А теперь привожу необходимые объяснения да и саму историю.

Место действия – сельская местность в Ислингтоне; время действия – июнь 1718 года. Погода стоит замечательная. Как-то в полдень доктор Абелл в ожидании кареты прогуливался по саду – предстояло обычное посещение пациентов. К нему подошел его верный слуга Льюк Дженетт, который работал у него вот уже двадцать лет.

Я сказал ему, что желаю с ним поговорить и что разговор наш займет не более четверти часа. Он попросил меня пройти к нему в кабинет – комнату, дверь которой выходила на тропинку, по которой он и бродил. Мы вошли внутрь, и он сел. Я сообщил ему, что обязан искать другое место, хотя и против своей воли. Он поинтересовался, что являлось причиной моего решения, ведь я столько лет пробыл с ним. Я сказал, что он окажет мне услугу, если простит меня, потому что я всегда хочу оставаться любезным (такова была форма обращения в 1718 году). Насколько я припоминаю, он ответил, что он тоже, но желал бы все-таки знать, почему после столь долгого времени я вдруг решил покинуть его. И говорит: «Тебе же известно, что если ты бросишь меня сейчас, то о том, что я упомяну тебя в своем завещании, даже и разговоров быть не может».

Я же ответил, что учту это.

«В таком случае, – говорит, – объясни мне, на что ты жалуешься, и я все улажу».

На это я, не разумея, как скрыть такое, рассказал то, о чем я уже докладывал, и о своих письменных показаниях, и о постельном белье во врачебном кабинете, и заявил, что в доме, где творится подобное, мне нет места.

На что он лишь мрачно посмотрел на меня и не произнес ни слова, но обозвал меня дураком и сообщил, что следующим утром заплатит причитающуюся мне сумму. После чего, так как карета уже его ждала, он уехал. Поэтому на эту ночь я поместился близ Бэттл Бридж у мужа моей сестры, а рано утром пришел к моему прежнему хозяину, который, дабы я не заходил в дом, оставил причитающуюся мне крону снаружи.

Потом я служил в разных местах, и не подолгу, а его не видал до тех пор, как стал работать у доктора Куинна в Додд’с Халле в Ислингтоне.

В данном свидетельстве кое-что остается непонятным, а именно упоминание о неких письменных показаниях и о постельном белье. Эти письменные показания отсутствуют. Подозреваю, что из-за необычности их содержания их взяли почитать, а обратно вложить забыли. О чем там шла речь, можно будет догадаться позднее, но пока ни одной подсказки у нас не имеется.

Далее на сцену является ректор Ислингтона, Джонатан Пратт. Его показания представляют собой подробный отчет о положении и репутациях как доктора Абелла, так и доктора Куинна – они оба жили и практиковали в его приходе.

По всеобщему предположению, сообщает Пратт, врач не являются регулярным посетителем утренних и вечерних молебнов и проповедей по средам, но должен признать, что, несмотря на занятость, оба этих человека исполняли свой долг преданных вере прихожан английской церкви. Но в то же время (ежели имеется нужда в моем личном мнении) я обязан сообщить, что делали они это, говоря школьным языком, distinguo[23]. Доктор А. вызывал у меня недоумение, доктор же К., на мой взгляд, является обычным, искренним верующим, сильно интересующимся вопросами веры и старающимся приспособить свою практику к получаемым им сведениям. Ну а первый задавал главным образом вопросы, на которое Провидение, как то представляет ся мне, дать ответа не в состоянии. Например, он спрашивал, в каком месте, по моему разумению, пребывают в данный момент те существа, что во время восстания ангелов при сотворении мироздания, не придерживаясь стойких убеждений, все же не преступили границу дозволенного, отказались примкнуть к мятежникам.

На первый его вопрос я, как принято,