Ночной Дозор - Сергей Лукьяненко

— Прекрасно. Тогда я пойду как пациент.

— Тебе требуется помощь с наложением ложнойпамяти?

— Справлюсь.

— Шеф одобряет, — через паузу ответила Ольга.— Работай. Твоя маска — Антон Городецкий, программист, холост, наблюдается тригода, диагноз — язвенная болезнь желудка, проживает в этом же доме, квартирашестьдесят четыре. Она сейчас пустая, в случае необходимости обеспечим тыл.

— Три года я не потяну, — признался я. — Год.Максимум год.

— Хорошо.

Я посмотрел на Ольгу, она на меня — своимнемигающим птичьим взглядом, в которым все же было что-то от той грязнойаристократичной женщины, пившей коньяк у меня на кухне.

— Удачи, — пожелала Ольга. — Попытайся снизитьворонку. Хотя бы десяток метров… тогда я рискну.

Птица взлетела, и мгновенно ушла в сумрак,куда-то в самые глубокие слои.

Вздохнув, я пошел к подъезду.

Хобот вихря заколебался, пытаясь коснутьсяменя. Я протянул навстречу ладони, сложив их в Ксамади, знаке отрицания.

Вихрь дрогнул и откатился. Без страха, скореепринимая правила игры. При таких размерах рвущееся инферно уже должно обрестиразум, стать не тупой самонаводящейся ракетой, а скорее свирепым и опытнымкамикадзе. Смешно звучит — опытный камикадзе, но в отношении Тьмы этот терминоправдан. Вломившись в человеческий мир, вихрь инферно обречен погибнуть, ноэто не более, чем гибель одной осы из огромного роя.

— Твой час еще не настал, — сказал я. Инферновсе равно не ответит, но мне хотелось это сказать.

Я прошел мимо черенка.

Вихрь казался сделанным из иссиня-черногостекла, обретшего резиновую гибкость. Внешняя поверхность его была почтинеподвижна, а вот в глубине, где темная синева переходила в непроглядную тьму,угадывалось бешенное вращение.

Может быть я и не прав. Может быть, час какраз-таки настал…

Подъезд оказался даже без кодового замка,точнее — замок был, но разломанный и выпотрошенный. Нормально. Маленький приветот Тьмы.

Я уже разучился обращать внимание на ее мелкиепятнышки, замечать надписи и следы грязных подошв на стенах, битые лампочки изагаженные лифты.

Но сейчас я был на взводе.

Узнавать адрес нужды не было. Я чувствовалдевушку, — вряд ли стоит отказывать ей в праве называться девушкой на основаниизамужества, это, скорее, категория возраста, — я знал, куда идти, я уже виделее квартиру, точнее не видел, а воспринимал всю целиком.

Единственное, чего я не понимал — как мнеубирать эту проклятую воронку…

Я остановился перед дверью, обычной, нестальной, что очень странно на первом этаже, да еще с выломанным в подъездезамком. Глубоко вздохнул, и позвонил. Одиннадцать. Поздновато, конечно.

Послышались шаги. Никакой звукоизоляции…

Она открыла дверь сразу.

Никакого вопроса, и в глазок не посмотрела, ицепочку не накинула. Это в Москве! Ночью! Одна в квартире! Вихрь пожиралпоследние остатки ее осторожности, той самой, что позволила девушкепродержаться несколько дней.

Вот так обычно они и погибают, люди, накоторых наложено проклятие…

А внешне Светлана пока оставалась нормальной.

Разве что тени под глазами, но мало ли, какона ночь провела.

И одета… юбка, нарядная кофточка, туфельки,словно ждала кого-то, или почти собралась уходить.

— Добрый вечер, Светлана, — сказал я, ужезамечая в глазах намек на узнавание. Конечно, она смутно запомнила меня совчерашнего дня.

И этот миг, когда она уже поняла, что мызнакомы, но еще не вспомнила, как, надо было использовать.

Я потянулся сквозь сумрак. Бережно, потому чтовихрь как приклеенный висел над головой девушки, и реакция могла последовать влюбую секунду. Бережно, потому что мне не хотелось обманывать.

Даже желая ей только добра.

Это интересно и смешно только в первый раз.

Потому, что если интересно будет и дальше,тебе не место в Ночном Дозоре.

Одно дело — менять моральные императивы,причем всегда в сторону добра.

Другое — вмешиваться в память. Это неизбежно,это приходится делать, это часть Договора, и сам процесс нашего входа-выхода всумрак вызывает у окружающих секундную амнезию.

Но если однажды ты получишь удовольствие отигры с чужой памятью — тебе пора уходить.

— Добрый вечер, Антон, — ее голос слегкапоплыл, когда я заставил ее вспомнить то, чего никогда не было. — У тебя что-тостряслось?

Я, кисло улыбнувшись, похлопал себя по животу.

В памяти Светланы сейчас бушевал ураган. Нетакой я мастер, чтобы наложить ей сконструированную ложную память. К счастью,тут можно было дать лишь два-три намека, а дальше она обманывала себя сама. Онасобирала мой образ из какого-то давнего знакомого, с которым мы были похоживнешне, другого, еще более давнего и недолгого, но симпатичного ей характером,из двух десятков пациентов моего возраста, из каких-то соседей по дому.

Я лишь легонько подталкивал процесс, подводяСветлану к целостному образу. Хороший человек… неврастеник… и впрямь частоболеет… слегка флиртует, но только слегка — очень неуверен в себе… живет всоседнем подъезде.

— Боли? — она чуть собралась. Действительно,хороший врач.

Врач по призванию.

— Немного. Выпил вчера, — всем своим видом явыражал раскаяние.

— Антон, я же вас предупреждала… проходите…

Я вошел, закрыл дверь — девушка этим даже неозаботилась. Раздеваясь, быстренько огляделся — и в обычном мире, и в сумраке.

Дешевые обои, истрепанный коврик под ногами,старые сапожки, лампа под потолком — в простом стеклянном абажуре, радиотелефонна стене — паршивая китайская трубка. Небогато. Чисто. Обычно. И дело тут дажене в том, что профессия участкового врача много денег не приносит. Скорее — вней самой нет потребности в уюте. Плохо… очень плохо.