Жаркой ночью в Москве... - Михаил Липскеров

Вот такую вот политическую сатиру я вам организовал. Я в этом не виноват. Виноват славный город Елец. С его виски местного производства. Если, господа, извивы судьбы забросят вас в славный город Елец, убедительно прошу не пить виски Елецкого ликеро-водочного завода. Я надеюсь, что вы, как русские люди, любящие и ценящие даже повседневные образцы русской словесности, почувствуете чудовищную несообразность словосочетания «виски Елецкого ликеро-водочного завода». И вам не придется обращаться за помощью в российское посольство, чтобы вас по еще ненародившемуся e-mail отправили на родину в бронированном вагоне вместе с Владимиром Ульяновым, чтобы в ночь с 25 на 26 октября… В результате чего на Елецком ликеро-водочном заводе стали гнать виски. Водка-то там приличная. Водка-то там хорошая. Что еще могу о ней сказать?.. Нормальная водка. Сакральный предмет для России. А я в России рожден. Чужеродные алкоголи на меня превратно действуют. Сами видели, куда меня виски занесло. Очень опасаюсь как-нибудь невзначай оказаться в Дорогобуже. Там при реконструкции дома культуры местную пальму перегнали в пальмовое вино. И в настоящее время тамошний руководитель изокружка художник-концептуалист Гриша Моргенштенберг размахивает майкой на берегу острова Тристан-д-Акунья, пытаясь привлечь парусник с пятнадцатилетним капитаном.

Ну а остальные комариные телки, кучкующиеся у ночного ларька, были, между нами, обыкновенными блядями из лимиты. Которые за каплю крови готовы были на все, отчего вся Москва тех лет была переполнена беспризорными комарами.

Так что мой опохмелившийся комар (комариха?), возможно, и летел туда, где можно без труда достать себе и женщин, и… женщин.

А я остался дома. Идея вытащить из телефонной трубки себя двадцати – тридцати – сорокалетней давности овладела массами и не давала покоя. Я схватил записную книжку, но она выпала из моих уже прилично выпивших рук и легла на пол, бесстыдно распахнувшись. И из нее выпал пожелтевший листок с одним дважды подчеркнутым словом «Барышня»…

Я подтянул голенища сапог, застегнул воротничок гимнастерки и крутанул ручку телефона…

– Але, барышня, ты меня слышите?.. Это Смольный?.. Я тудое как раз и телефонирую. Але, Смольный?.. У вас из девок кто-нибудь остался? Ты и осталась?.. Зовут-то тебя как? Барышня?.. Правильно… Так у меня и записано: «Барышня»… Как насчет того-этого в смысле туда-сюда?.. Какая революция?.. Социалистическая?.. Что за название!.. Без энтузиазма… Я понимаю, что тебе так сказали… Мол, где все?.. А ты: все на социалистическую революцию побегли… Рабочие, крестьяне… А солдаты что, не побегли?.. Ага, те же рабочие и крестьяне, только в солдатской форме… А Вова, Йося, Яша где?.. Ага… Здесь, в Смольном… Чтобы оповестить нацию о социалистической революции?.. Короче, вся мишпуха на месте… Так, значит, передай им, что не социалистическая революция, а Великая Октябрьская социалистическая революция… И пусть не спорят. Я как-никак в рекламе секу. Я в девяносто втором бельгийские презервативы на рынок продвигал. Так что так Вовке и передай. А рабочие, крестьяне и солдаты в Зимний побежали?.. Конечно… Там же женский батальон… Такие же рабочие, крестьяне и солдаты… Да-да-да, слышал уже… только в солдатской форме. А что, в Смольном уже девок не осталось?.. Ясен коленкор… Уже одни бабы… Ну и что, что дворянки… Социалистическая революция – она на то и социалистическая, что перед ней все равны… И рабочие, и крестьянки, и дворянки… У всех ноги в стороны идут… А из наших кто ни то поблизости имеется?.. На Второй съезд Советов пошли? Да, передай там с кем-нибудь Вове… Да не все ли равно с кем… Только Зиновьев?.. Не, Зиновьева не надо. Он Вове в шалаше остопиздел. Ага, значит, с Надькой передай: «Не народ, а большевики»… Непонятно?.. Дай Надьку… Надь, значит, передай Вовке замену в тексте. Не «о которой твердил народ», а «о которой так долго горили большевики». Поняла? Да нет же, я тебе говорю… Народ – это уже чересчур… Мы ж не Геббельсы какие. Так что беги… Барышня, а кто еще из бывших девок имеется в наличии? Неподалеку?.. Угу. Передай-ка ей трубочку… Инеска, ты чё щас делаешь?.. Да слышал я уже о вашей е???ной революции… (Нет, лучше наоборот: ебаной ре???люции.) Да ничего не случится… Пока съезд, пока выпьют-закусят… Что значит Вова не пьет… Ты мне мозги-то не пудри… Я сам ему из Берлина два ящика «Клинского» в бронированном вагоне пригнал. А у ходоков из Саратова перед расстрелом фунтов десять воблы экспроприировали. Так что скоро все в зюзю. Вдребадан, вдребезги, в дугу, вдупель, в дым, в дымину, в сосиску, в стельку, в хлам, в хламину, до зеленого змия, до полного опьянения, до положения риз, до потери памяти, до потери сознания, допьяна, до чертиков, как сапожник, мертвецки, начисто, окончательно, полностью, совершенно, совсем, целиком и полностью. Потому как Великая Октябрьская социалистическая революция.

Так что ты бери «Роллс-Ройс» – и ко мне на Остоженку. Нет, Надьку не бери. Я ж не вождь мирового пролетариата, чтобы одновременно двух дворянок шворить. Гилю скажи, я велел… Едешь? Ну хорошо. Трубочку барышне передай… Барышня, ты наш разговор слышала?.. Так вот, ты его забудь… А то с фронта дивизия генерала князя Болт-Замудонцова на Херсон драпает. Так я, в случае чего, ежели ты хоть одним словечком про Инесску Вове!.. всю дивизию через Питер пущу. И, ты знаешь, маршрут через твою аппаратную проложу. Ты меня поняла, детка? Да. Да. Да… Конечно, вся власть – Советам. А кому же еще?

За что мы в августе девяносто первого «Белый дом» защищали… Отбой…

Ну вот, сейчас Инеска подъедет, все и образуется в интимном плане. Она в этом деле – чистый Савинков. Я налил себе еще джина, глотнул… Помню, была у меня одна террористка… И не только у меня…

В 1962 году я тихо-мирно выполнял план по государственной геологической съемке масшатба 1:200 000 острова Итуруп, одного из островов Курильской гряды, которые костью торчат сразу из горл (ов?) Японии и России. И выполнял я план вот уже четыре месяца. А по части бабцов в этой кости дело было плохо. То есть не то чтобы плохо, а вообще никак. Ну, мы уставали, так что как-то обходились. Полюции особо не терзали, потому что силов на этот процесс не оставалось. Конечно, размышлял я, что вот если сейчас… откуда-нибудь с неба… что-нибудь… то тут поллюция и образовывалась. Среди бела дня. На склоне вулкана Атсанупури, на котором ты висишь, чтобы не упасть на другой склон в ста метрах книзу. А тут – поллюция. Ну не… твою мать! Так что я старался не думать.

Однажды на остров прибыл пароход. И с этого парохода на плашкоуте (это такая баржа, на которой по пьяни сорок девять суток болтались в океане четверо отважных советских солдат, имея в качестве пропитания четыре кожаных ремня и восемь сапог. Об этом в советском народе была сложена сага: «Зиганшин-буги, Зигнашин-рок, Зиганшин ест второй сапог…») сгрузилась чувишка не местного происхождения, а вылитая «свой брат-геолог». В глазах у ней горел огонь странствий. Мол, «ты уехала в дальние страны, я ушел на разведку в тайгу». В общем, держись, геолог, крепись, геолог.

Мы ее встретили, потому что и оказались на берегу для того, чтобы ее встретить. Ей нужно было подальше к северу, на берег Охотского моря, где ее рабочие колотили скалу на предмет образцов на предмет возраста этой скалы. (Сколько лет прошло с тех пор, а я так и не понимаю, на хрена геологам нужно знать возраст какой-нибудь скалы или камушка на берегу реки. В молодости спорили, и я в том числе, сколько миллионов лет обрыву, с которого ты наебнул-ся. До драк доходило. Из-за какой-нибудь вшивой сотни миллионов кровь лилась рекой. Одна супружеская пара даже развелась. Не поделили возраст Енисея.)