Последний выдох - Тим Пауэрс

– Лоретта – просто клоун, – хрипло повторил он, возвращаясь к настоящему от присвоенных десятилетий. – Она набирает фишки в грошовой игре, но никогда не обращает их в наличность, чтобы перейти к столу, где играют по-крупному; так что, очевидно, ей это нравится наряду с ее «липучками» и вегетарианством.

Он вскинул руки над головой и потер костяшками пальцев скальп, поросший обильно седеющими коротко подстриженными волосами.

– И все же, – продолжал он, – и на ее столе порой проскальзывают дорогие фишки, и сейчас она разволновалась из-за одной из них. – Он встал и потянулся, расправив широкие плечи. – Я намерен отобрать у нее эту фишку. – Он представил себе ярко раскрашенные игрушки под рождественским деревцом. – Дети… – задумчиво произнес он. – Есть ли у Лоретты дети – хоть биологические, хоть приемные? Выясните, и если есть, то разыщите. Продолжайте контролировать ее телефонные переговоры. – Он посмотрел на Канова. – Что есть насчет Огрызка?

– Вы имеете в виду Жуть? – уточнил Канов. – Николас Брэдшоу. Полагаю, что судебные иски к нему еще не аннулированы. Мы не сомневаемся, что он мертв.

– Лоретта не сомневается, что он жив.

Канов небрежно махнул рукой.

– Или пытается кого-то обмануть, делая вид, будто так считает. Все сводится к тому, что он действительно умер. Мы использовали самые разные резонаторы при исследовании домов, где он жил, и в его старом адвокатском офисе в Сил-Бич, и никто не обнаружил звучащих линий жизни, которые были бы связаны с ним. Те, что вроде бы связаны с ним, обрываются примерно в 1975 году, когда он исчез.

– Что еще за резонаторы? – Обстадт ненавидел любое словоблудие.

Канов пожал плечами.

– Испанские brujas[14], группа физиков из Южно-Калифорнийского университета, аутичные дети, собаки, натасканные на привидений, даже лишенный сана католический священник, два буддистских монаха; мы давали ЛСД нескольким игрокам в покер, и они однажды ночью сыграли в его офисе шестьдесят-семьдесят конов картами Таро. Мы также взяли несколько слепых фехтовальщиков и снимали их действия, высматривая спонтанные разрывы дистанции, но так и не дождались никаких путеводных эффектов. И все электрические приборы, электронные устройства, телевизоры и компасы ведут себя нормально.

– Что ж, мертв, значит, мертв, – сказал Обстадт, – и его дух не ошивается в тех местах, которые вы проверяли. Мог ли он стать блуждающим?

– Если он умер где-то в этих краях, то не мог – больше похоже на то, что он рассеялся или съеден. В 1962 году была опубликована книга «Жуть» – сборник интервью с ним, – но мы не нашли ни единого экземпляра ни в библиотеках, ни в книжных магазинах, ни в лавках старьевщиков. Нам удалось разыскать с дюжину памятных альбомов школы, в которой он учился, за разные годы, но все страницы, где должно было находиться его изображение, оказались пустыми. Его родителей кремировали – этим занималась компания «Нептун», – а вот его крестный отец похоронен на голливудском кладбище, рядом со студиями «Парамаунт», и мы постоянно посыпаем землей надгробный памятник старика, но его почистили только один раз, и то оказалось, что это сделал кладбищенский уборщик.

Обстадт кивнул.

– Лады. – Он поднялся и прошел по ковру к окну, обращенному на восток. – А сейчас отправляйтесь-ка вы в Венис. Разберитесь в этой истории с рыбой и крабами.

Один из них наконец-то явился в действительности. Возможно.

Анжелика Антем Элизелд стояла посреди крошечного ботанического магазина и с негодованием взирала на гнусные товары, выставленные на продажу. На одной стене была развешана добрая сотня маленьких целлофановых пакетиков с сушеными травами и халтурно скрученные тряпичные «куклы вуду» по два доллара за штуку, на полках у противоположной стены выстроились десятки склянок с этикетками вроде «ABRE CAMINO» и «LE DE VETE DE AQUI» – масло «ДЛЯ ОТКРЫВАНИЯ ПУТИ» и «ЗАКРОЙ ГЛАЗА ЗАКОНА» – и аэрозольные баллончики с подписями «СВЯТОЙ МИХАИЛ-АРХАНГЕЛ» «ВЕЛИКИЙ ДЖОН-ЗАВОЕВАТЕЛЬ» («Опрыскайте все окружающие территории. Перекреститесь. Повторяйте опрыскивание по мере необходимости»). В стеклянной витрине возле кассы лежало множество книг с цветными изображениями Иисуса, и Святой Девы Гваделупской, и дьявола на обложках – одна, под названием «Conjuro del Tobaco»[15], написанная Гильермо Сениса-Бендигой, была, по-видимому, практическим пособием по предсказанию будущего при помощи сигарного пепла.

Она просидела на автовокзале на 7-й улице до рассвета, а потом положила свою парусиновую сумку в шкафчик камеры хранения и пошла пешком на восток, через мост 4-й улицы в старый район Бойл-Хайтс, где она росла после переезда из Норко. Полицейские, привозившие окровавленных мексиканцев в больницу на Линкольн-Хайтс, всего в нескольких кварталах по Сото отсюда, всегда называли этот район участком Холленбек, но Элизелд нравилось название «Бойл-Хайтс», и она, оказываясь на этих узких улицах, всегда старалась смотреть на старинные викторианские дома ремесленников былых времен, а не на бары, винные магазины и ropa usada – лавки поношенной одежды.

И она по неизвестной причине почему-то всегда очень терялась, попадая в такие ботанические магазины.

Две молодые женщины за прилавком тараторили на самом что ни на есть уличном испанском языке, не обращая внимания на Элизелд.

Элизелд нахмурилась, не зная, как отнестись к тому, что ее приняли за англо[16], но лишь нетерпеливо поморгала, глядя по сторонам, и не подала виду, что понимает разговор. Одна из женщин уверяла другую, что туристке скоро надоест, и она уйдет, а вторая развивала тему стирки и напоминала подруге, что в субботу Хеллоуин и поэтому лучше не оставлять постиранное белье на улице, если той ночью пойдет дождь: «La ropa estara mojado en te espiritu, y olada mal por meses» – «Белье пропитается настоем призраков, и потом несколько месяцев не избавишься от вони».

«Что поделать, таков стиль», – мрачно подумала Элизелд. Все ужасы, в которые ее приучили верить, брали начало из ортодоксального католицизма.

Ей вспомнилось, как ее однокурсник в УКЛА[17] объявил, что он католик. Элизелд тогда спросила у него, как может образованный человек действительно верить, например, в то, что ребенка можно вылечить от лихорадки, катая по нему сырое яйцо, – и испытала унижение, когда ей объяснили, что в католической доктрине нет ничего подобного, и спросили, где она набралась таких глупостей.