Последний выдох - Тим Пауэрс

Через три дня будет ее семьдесят седьмой день рождения. Она родилась на Хеллоуин, в час двадцать шесть минут дня в детройтском Грейс-госпитале, по-видимому, в то самое мгновение, когда в той же больнице испустил дух прославленный фокусник и мастер освобождения из любых пут и из-под любых замков Гарри Гудини.

И она оказалась ограблена, лишена своих родильных призраков, психических оболочек своей сути, которую сбросила в испуге и потрясении от появления на свет. Эти оболочки должны были немедленно вновь усвоиться, как это происходит с виртуальными фотонами, которые электроны постоянно выбрасывают, а затем снова захватывают, но их поймал кто-то другой, и поэтому она оказалась выброшена в этот суетный мир, имея лишь частицу самой себя. Потеря была связана со смертью Гудини.

Снова вспыхнули стоп-сигналы впереди идущего автомобиля, Деларава нажала на тормоз и мысленно повторила те слова, которые Сьюки Салливан сказала своему брату Питу по телефону в ночь пятницы, прямо перед тем, как разнести пулей свою пьяную башку: «Отправляйся туда, где мы прятали… ну, кое-что прятали, врубился? В гараже. Это тебе понадобится…» А Пит сказал: «Там, где даже ходить было трудно из-за пальмовых листьев на мостовой, да? И под нижними ветвями приходилось проползать. Оно все еще там?» А Сьюки ответила: «Я не перекладывала».

Деларава была уверена, что они говорили о «маске» Гудини – отрезанном пальце и гипсовых руках. Как оказалось, утрата их в аэропорту Кеннеди в семьдесят пятом была не случайной трагической кражей багажа – вещи украли двойняшки и спрятали от нее. За всю жизнь она переживала только из-за двух краж – этой и похищения ее родильных призраков.

Гараж, размышляла она, включая поворотник, чтобы перестроиться налево, с мостовой, усыпанной пальмовыми листьями и низко нависшими ветками вокруг. Это может быть где угодно – а если Пит забрал оттуда палец и руки, то мне и вовсе смысла нет дальше искать этот гараж. А если он таскает их с собой, то он плотно закрыт этой «маской», и я не смогу его отыскать.

По крайней мере, психическими средствами.

Но старик, очевидно, выбрался из моря – или выбирается. Может быть, я смогу перехватить и сожрать его, даже не имея Пита в качестве приманки. И, пусть даже заготовленный мною комплект близнецов сломался, я могу суметь выкарабкаться с помощью одного Джоуи Вебба. Настоящий шизофреник – мешок осколков зеркала – послужит маской ничуть не хуже, чем пара близнецов.

И возможно, что эта кадриль с омарами даже выманит Ники Брэдшоу из его укрытия, ведь он как-никак был крестником старика, и старик помог ему сделать первые шаги в шоу-бизнесе. Может быть, мне удастся усыпить Брэдшоу газом или стукнуть, чтобы он потерял сознание. Интересно, видят ли сны люди, находящиеся без сознания? Если да, то мне, вероятно, удастся отснять вживую сюжет о чертовски роскошном огненном шаре в Венисе. Если получится, то такой фильм можно будет продать сетям куда выгоднее, чем материал о крабах и дохлой рыбине.

Возможно, мне даже удастся поймать призрак Ники. Интересно, каков он будет на вкус после того, как его семнадцать лет протаскали в медальоне на шее?

Офис Нила Обстадта, находившийся на крыше Хопкинс-билдинг, расположенного на углу Беверли-Глен и Уилшир-бульвара, возносился на десять этажей над тротуарами Вествуда; с одной стороны, на запад, из него открывался вид на желто-коричневые кварталы Калифорнийского университета, а с востока – на зеленые газоны лос-анджелесского Загородного клуба. Стены его кабинета были сложены из цементных плит, обшитых бирманским тиком, но крыши не было, только складной виниловый тент, который этим утром был скручен, позволяя прохладному ветру трепать бумаги на столе. Обстадт сгорбился в своем кресле, похожем на трон, щурясь на авиалайнер, набиравший в голубом небе высоту, направляясь на запад.

– Лоретта – просто клоун, – сказал он, не отрывая взгляда от самолета. – Вознамерилась съесть призрак Ионы или кого-нибудь еще в этом роде, собрав его из рыб, которых ловит на удочку в луже вокруг «Куин Мэри».

Чернобородый мужчина, сидевший напротив него за столом, открыл было рот, но Обстадт остановил его жестом.

– Надо подумать, – сказал Обстадт. – Мне необходимо… что мне необходимо, так это нетривиальная точка зрения.

Он выдвинул ящик стола и извлек оттуда предмет, похожий на маленький черный огнетушитель. Потом достал из кармана стеклянный патрон размером с палец и посмотрел на приклеенную сбоку этикетку: «Генриетта Хьюитт – 9–5–52».

– Удался ли винтаж за минувший месяц? – спросил он как бы в пространство, вложил патрон в отверстие на наконечнике черного цилиндра, и принялся поворачивать винт у основания прорези, пока в цилиндре не раздалось чуть слышное шипение. Рядом с прорезью торчала пластмассовая трубочка, похожая на соломинку, и он, наклонившись над столом, взял ее в губы.

Несколько секунд он выдыхал через нос, а потом нажал кнопку возле наконечника и глубоко вдохнул.

И сразу же:

Хлопают пожелтевшие занавески на старом деревянном окне с облупившейся краской, пыльный ковер, бедро и запястье пронизаны невыносимой жгучей болью, на впалую грудь навалилась вся тяжесть планеты, только газеты уже не первый год навалены на большом кожаном кресле у телевизора, никто меня не найдет, кто же накормит Ми-Му и Мужа; Эдна и Сэм давным-давно уехали на восток, у обоих свои семьи, а до того шла череда рождественских праздников с ароматом сосны, и жареной индейкой, и ярко раскрашенными металлическими игрушками; и их рождение, крошечные мокрые краснолицые завывающие существа, появившиеся после долгих часов тревожной радостной нарастающей боли (ничего похожего на эту давящую агонию, которая сейчас выжимает из нее жизнь), и захватывающая дух нагота под пропотевшими простынями в затененном пальмами бунгало в Пасадене, свадьба в 1922 году, пьяные гости, обучение вождению, новый угловатый «Форд» раз за разом проезжает по маленькому кругу гравийного перекрестка Уилшир и Вестерн, длинные волосы легче расчесывать, когда в воздухе стоит сернистый запах от дымовых костров, которые жгут зимой в апельсиновых рощах, и здание школы, и домашние утки на ухоженной равнине около дома в Сан-Фернандо-велли, куклы из деревяшек и тряпок, и запах капусты, и пудры из талька, и кислого молока; боль, и что-то сжимает, и удушье, и яркий свет – выбрасывание на холод! – и теперь уже нет ничего, кроме маленькой девочки, которая все падает и падает, вечно падает в глубокую черную дыру.

Обстадт медленно выдохнул, снова осознав солнечное тепло на голых предплечьях, ветерок, шевелящий жесткие полуседые волосы. Расправил скрещенные ноги и сел прямо; несколько мгновений собственное мужское тело казалось ему странным. И, подумал он, я потяжелел на одну трехтысячную унции по сравнению с тем, каким был минуту назад.

Он глубоко вдохнул холодящий утренний воздух. Воспоминания блекли – старуха, умирающая от сердечного приступа, после того как родила детей и прожила долгую жизнь. Он знал, что подробности просочатся в его сны… вместе с деталями многих других жизней. Хорошо, что на этот раз попался не алкаш или наркоман.