Рената Флори - Анна Берсенева

Все это, захлебываясь от восторга, Ирка излагала маме по результатам первого же дня, который провела с Антоном – он пригласил ее погулять на острова. И Рената тогда почему-то сразу поняла, что девочка ее скоро от нее уйдет… Хотя с чего бы ей было так думать? Ирка начала влюбляться еще в детском саду, и каждая ее любовь была единственной и неповторимой, так что и в этой новой любви ничего особенного не было.

Но с Антоном вышло именно так, как Рената и предполагала: забыв обо всем, и уж тем более о каком-то там филфаке, дочка расписалась с ним прямо во время очередной романтической прогулки по Петербургу и через месяц уехала к нему в Америку, в ту самую техасскую глушь, где не было ни университета, ни даже колледжа какого-нибудь завалящего, только офис IBM, да несколько одинаковых улиц, да гипермаркет в окружении бесконечных, выжженых южным солнцем полей.

Что ж, она была счастлива, и Ренате оставалось только радоваться счастью своей дочери. А то, что какой-то непонятный червячок точил при этом ее сердце, так ведь именно непонятный, ну и нечего высказываться на эту тему.

И вот теперь Ирка сидела за столом в кухоньке тесной родной квартиры в Озерках, ее великолепный муж сидел в комнате и увлеченно мастерил телескоп по каким-то чертежам, найденным в Интернете, и непонятно было, на кой черт сдался ему этот телескоп или, например, самодельная же моторная лодочка в масштабе один к ста, которую он смастерил три дня назад, и как он вообще собирается жить дальше, и какую жизнь готовит своей семье.

– Ложись, ма, – спохватилась Ирка. – Правда же, устала ты как не знаю что.

– Да, правда, – сказала Рената, отодвигая пустую чайную чашку. – Даже голова кружится. Лягу. Я там персики купила, так ты Сашке не больше ложечки сначала дай. У него вчера какая-то сыпь была, ты заметила?

– Ничего, пройдет, – беспечно заявила Ирка. – Подумаешь, почесался немного.

«Все-таки правильно наши бабки делали, что в юном возрасте рожали, – улыбнулась про себя Рената. – Со всеми последующими страхами жизненного опыта трудно детей выращивать».

Когда родилась Ирка, она тоже ни о чем особенно не беспокоилась, никаких опасностей для ребенка ни в чем не видела и лишь удивлялась тому, что их видит повсюду ее мама.

Впрочем, это было так давно, что Ренате уже казалось, будто бы и не с нею. Теперь-то любое необычное беспокойство, проявляемое внуками, вызывало у нее если не панику, то по меньшей мере тревогу.

Да еще этот климакс как с неба, в самом деле, на нее свалился! Ложась спать, Рената теперь обязательно ставила на тумбочку рядом со своей кроватью воду, смешанную с лимонным соком, потому что по нескольку раз за ночь просыпалась от тошноты и головокружения. А раньше она даже не представляла, что головокружение может наступать во сне.

«Надо все-таки обследоваться, – решила она. – Может, с сосудами проблемы начались. Так и до инсульта легко докатиться. Лучше вовремя побеспокоиться».

С этой мыслью она и уснула. И в ночном своем головокружении сразу же увидела лицо Винсента, его улыбку.

«Ты чему так радуешься? – спросила она. – Скажи мне!»

Но он молчал, только смотрел на нее счастливыми глазами.

И там, в их общем счастливом сне, Рената улыбнулась ему в ответ.

«Этого не может быть! Да что вы, в самом деле! – Рената с трудом удерживалась от того, чтобы не выкрикнуть это вслух. – Нет, ну конечно же, это ошибка. Завтра сделаю УЗИ, и сразу выяснится, что это просто ошибка», – подумала она уже спокойнее.

Но следовало признать, что оснований для спокойствия у нее нет никаких, а вот оснований для того, чтобы в голос кричать прямо посреди улицы, – хоть отбавляй.

Общее обследование, которое она решила начать с гинеколога, в первый же день дало результат настолько неожиданный, что его правильнее было бы назвать шоковым.

– Рената Кирилловна… – как-то осторожно, чуть не вкрадчиво произнесла Милица Андреевна Мечникова, когда Рената вышла из-за ширмы, отделяющей смотровую от докторского стола, и села на стул, предназначенный для пациентов. – А у вас нет оснований предполагать, что вы…

– Что климакс у меня начался? – догадливо переспросила Рената. – Конечно, есть основания предполагать. Рановато, правда, но ничего особенного.

Милица Андреевна была лучшим гинекологом их клиники, и Рената ходила к ней на обследования не реже раза в год, считая, что если ты требуешь цивилизованного поведения от своих пациенток, то и сама не должна вести себя как советская колхозница пятидесятых годов, попадавшая к врачу лишь в день очередных родов.

– Не климакс. – Милица Андреевна улыбнулась. Ее улыбка почему-то показалась Ренате почти испуганной. – Не климакс, а… У вас нет оснований полагать, что вы беременны?

– Т-то… То есть как?.. – с трудом выговорила Рената. И глупейшим образом добавила: – Как я могу быть беременна?

– Ну, не знаю. Извините… – Теперь Милица смутилась так, словно была не гинекологом с тридцатилетним стажем, а пансионеркой Смольного института благородных девиц. Впрочем, она тут же опомнилась и пояснила уже обычным своим невозмутимым врачебным тоном: – Матка девятинедельная.

– Ну так мало ли что это может быть! – воскликнула Рената. – Может, обыкновенная опухоль!

Это прозвучало уже не просто глупо, а совершенно по-идиотски. Как будто опухоль была наилучшим вариантом!

– По моему мнению, это именно и только беременность, – отчеканила Мечникова. – Якова Григорьевича сегодня, правда, не будет, так что УЗИ придется отложить до завтра. Но вряд ли я ошибаюсь.

К счастью, Рената отправилась на осмотр, когда ее рабочий день был уже окончен. Она не представляла, как стала бы работать в том состоянии, в котором вышла из кабинета Милицы Андреевны!

Чтобы немного прийти в себя, она пошла не в глубь Васильевского, к метро, а в противоположную сторону – к Неве.

Это оказался правильный маршрут. Порыв ветра с реки, обычный осенний петербургский порыв, сразу ее отрезвил. Нельзя сказать, что ее оторопь прошла совершенно, но теперь это была уже лишь оторопь, а не шок.

«Девять недель, – думала Рената, глядя в темные, строгие невские воды. – Значит, это в последние наши с ним дни случилось. Может, в последнее утро…»

Она сразу вспомнила, каким было в то утро его тело – как река, но не та, на которую она смотрела сейчас, не по-осеннему стылая, а ласковая в своей летней прохладе. И вспомнила, как они с Винсентом оба разом вспыхнули пороховым жаром, и в этом тоже было счастье, их общее счастье.

Она думала, что все это закончилось, навсегда ушло в небытие времени и осталось только в ее памяти. Оказывается, в самом деле осталось, и не в памяти только, а в ней самой.

Рената вспомнила последний сон, в котором к ней приходил Винсент. Она не поняла, почему он смотрит на нее такими счастливыми глазами, и спросила его во сне: «Ты чему так радуешься? Скажи мне!»