Моя Лоботомия - Чарльз Флеминг, Говард Далли

воткнул эти вязальные иглы в мою черепную коробку, через глазные впадины, а затем перемешивал их, пока не почувствовал, что достаточно перемешал мозг. Затем он сделал мне снимок с иглами, и все.

Чтобы правильно меня успокоить, Фримен сделал мне несколько ударов электрошоком. Я не знаю, сколько обычно требуется, но я получил дополнительное количество.

«Говард быстро очнулся после первого удара», написал Фримен. «В конечном итоге я дал ему четыре, после чего его восстановление было довольно медленным. Я думаю, что один был лишним».

После процедуры Фримен написал, что из каждой глазной впадины вышло «небольшое количество кровавой жидкости». У меня не было много отеков, сказал он. «Однако он много брыкался ночью, и я назначил Драмин 50 мг для его контроля. У него непроизвольное мочеиспускательние, один раз ночью. Он сопротивлялся попыткам открыть глаза и жаловался на иглы, которые ему давали. Его температура, пульс и дыхание были совершенно нормальными».

Мой мозг не был в порядке. Фримен сказал, что я не знал, где я нахожусь и что происходит. “Когда я увидел его сегодня утром, он узнал меня, но думал, что находится на Оранжевой улице, а день был понедельник, а не суббота. Он не знал, что с ним произошло что-то особенное”.

Что ж, я знал, что что-то случилось, потому что я чувствовал себя ужасно. Я мог подхватить какую-то инфекцию. Следующая запись Фримена, написанная в следующую среду, гласила: “У Говарда было тяжелое состояние в выходные. Его температура поднялась до 102,4 градуса, у него была жесткая шея, сильная головная боль, и он был весьма вялый. Я сделал спинную пункцию, которая показала около 4 000 белых клеток и 90 000 красных клеток, но кровь была чистой, без какого-либо заражения. Во время ожидания результата анализов крови я дал ему примерно пять или шесть доз пенициллина, по 1 миллиону единиц каждая, и его температура быстро снизилась и оставалась стабильной”.

У Фримена была своя известность, или скорее печальная известность, из-за этого «спинного пункционирования». Годы тому назад он разработал то, что называл «быстрой спинальной пункцией». Хотя с самого начала его обвиняли в риске жизни пациентов, он любил эту процедуру по той же причине, почему любил трансорбитальную лоботомию: это было быстро, дешево и не требовало операционной или помогающего врача. С помощью своей «быстрой» процедуры Фримен просто заставлял своего пациента сидеть на стуле, повернутом задом наперед, с головой, наклоненной вперед, а подбородок опирался на спинку. Фримен затем прокалывал спинной столб иглой и входил в спинальный канал в основании черепа, между первым позвонком и самим черепом. Как писал один медицинский автор в своем исследовании лоботомии, «небольшая ошибка (в этой процедуре) может привести к угрожающим жизни повреждениям».

Спинальная пункция, инфекция и избыток электрошока оставили меня довольно слабым. Записи Фримена о моей выписке гласили: «Он был немного шаток на ногах, когда выписывался из больницы, но хорошо ел, хорошо спал и не жаловался на головную боль; его шея стала менее плотной, и казалась довольно мягкой».

Из записей Фримена я знаю, что процедура длилась не более десяти минут. Нет медицинских записей о моем пребывании в больнице Докторс Генерал, так что, помимо записей Фримена, ничего нет, что могло бы объяснить жар и головную боль, и тошноту.”

Но у меня есть чек, “Отчет о медицинских услугах”, от Blue Cross Hospital Service of California. В нем говорится, что меня приняли на лечение 15 декабря с диагнозом “шизофрения, смешанная форма”, и выписали 21 декабря. Под заголовком “Оказанные медицинские услуги” написано: “Трансорбитальная лоботомия. Острый инструмент был воткнут через орбитальный потолок с обеих сторон и двигался таким образом, чтобы разрушить мозговые пути в лобных долях”.

Стоимость пребывания в больнице составила двести долларов.

Я не помню, как я вернулся домой из больницы. И Брайан не помнит. Он был где-то еще, его отправили прочь, возможно, потому что он был очень занят в офисе доктора Лопеса. Он помнит, что отсутствовал около недели. Когда он вернулся, я уже был дома. Мои родители привели его наверх, где я лежал в кровати. «Ты сидел в кровати, с двумя синяками под глазами», — сказал Брайан позже. «Ты выглядел бесцветным и грустным, как зомби. Это нехорошее слово, но это единственное слово, которое можно использовать. Ты был отрешен и смотрел вперед. Я был в шоке. И грустил. Это было ужасно грустно».

Брайан не мог вспомнить, какое объяснение Лу или мой отец дали ему по поводу моего состояния. Он думал, что они сказали ему, что я собираюсь перенести операцию, что-то, что сделает меня менее злым.

Джордж, будучи старше, получил немного больше информации. Ему сказали, что я иду на операцию. Лу сказала, что они собираются разделить две половины моего мозга, чтобы я перестал быть таким “насильственным”. Джордж испугался этого. Он не думал, что я был таким насильственным. Я был не более насильственным, чем он. Он знал, что Лу часто злилась на меня, и иногда я наказывался за вещи, которые я не делал. Он боялся, что они могут причинить мне боль. Он мог бояться, что они могут причинить ему боль. Когда он увидел мои синяки и в каком состоянии я был, Джордж испугался.

Я, возможно, был зомби какое-то время, но я не был овощем. Я все еще пытался бороться. Записи Фримена следующие, на 24 декабря: “Говард доставляет много хлопот, кричит на миссис Блэк и бросает в нее подушку, ударяя ее по руке и т. д., когда она становится слишком заботливой. Кроме этого, он довольно ленив, но хорошо ест, спит и улыбается”.

Я не помню совсем ничего из тех дней и недель, что последовали за операцией. Казалось, словно туман накрыл меня. Я не помню боли, не помню несчастья, не помню выздоровления. Я был в постели? Заботились обо мне люди? Кроме упоминания о том, что я ударил жену Орвилла, Эвелин, подушкой, никакой информации нет, чтобы помочь мне вспомнить.

Это было началом того, что Фримен называл “эхо-периодом”. Он говорил в своих заметках и своих написаниях, что это было деликатное время после операции, с пациентами необходимо обращаться с большой осторожностью. Он сказал моему отцу и мачехе, что они должны быть очень бережны со мной в этот период. Меня не должны были подвергать стрессу. Не должны были кричать. Меня должны были баловать.

Но 4 января я был уже в офисе Фримена. Пришло время, чтобы он рассказал мне, что произошло. Его запись на этот день