Эта сладкая голая сволочь - Тамара Кандала

Вера не двигается.

В коридор выходит Митя. Смотрит удивленно на забаррикадированную дверь, на мать.

Вера хватает его на руки, прижимает к себе.

– Я тебя им не отдам, – бормочет она. – Я тебя никому не отдам...

Не выпуская ребенка из рук, выходит на балкон. Отсюда ей слышен звук выламываемой двери. Вера, по-прежнему прижимая к себе Митю, неловко пытается перелезть через перила балкона. Под ним узкий карниз. Мальчик, упершись кулаками в грудь матери, хочет высвободиться. Она, сделав неверное движение, машинально хватается рукой за перила. Митя, с силой оттолкнувшись от матери, падает в пустоту. Вера провожает глазами, наполненными неземным ужасом, летящее вниз тело сына.

В это же мгновение она слышит, как валится баррикада у двери.

– Вера! Митя! – кричит Савва.

Савелий вбегает на кухню. Бросается на балкон. Видит жену, стоящую на карнизе по ту сторону перил, ее руки с побелевшими костяшками пальцев, обхвативших железо. В глазах – торжество сумасшествия. Он делает шаг к жене.

Вера, глядя на мужа, расцепляет руки и летит вниз, к сыну.

Нине становилось все больнее. Боль была сложносо– ставной – от предательства, от обиды, от жалости, от возмущения. Волокна боли свились внутри ее в клубок. НЕПОНИМАНИЕ – вот что не давало этому клубку распутаться. Непонимание того, как ТАКОЕ было возможно сделать. Даже в затмении разума. Убить женщину и ребенка. Свою женщину и своего ребенка. Самоубийство само по себе тоже страшно, но все-таки ты распоряжаешься собственной жизнью – тебе страшнее, больнее и невыносимей было жить, чем не жить. В конце концов это твое право, не перед Богом, в которого в ее семье никто не верил, так перед собой. Распорядиться чужими жизнями, как раньше распорядились твоей, доведя до безумия... для этого все-таки нужно было быть продуктом и составляющей частью системы, которую он, по словам Миши, ненавидел.

Он и ее собирался убить. Был готов. Помешала случайность. Сонечка говорила: «Судьба». И Нюша обязана прожить жизнь так, чтобы не подвести. Чтобы исполнить миссию. Только неизвестно, в чем она состоит.

Нина задавалась бесконечными вопросами и не находила ответов.

Однажды, проплакав всю ночь, прежде чем забыться коротким, но глубоким сном, Нина проснулась с омытой душой и поняла: она должна прожить СВОЮ жизнь, несмотря ни на что. И именно в этом ее миссия. У ящерицы взамен оторванного отрастает новый хвост. Новый хвост, новая жизнь. Нина решила, что способна быть ящерицей.

С пятнадцати лет, со дня смерти Сонечки, Нина жила с чувством одиночества, которое обычно приходит в старости. Теперь она волевым усилием должна была превратить одиночество в достоинство – надо воспринимать его как полную свободу. Она не связана никакими чувствами, никакими страхами за близких, которых у нее больше не было, никакими обязательствами ни перед кем. Вольная птица. Хочешь – лети.

Нина захотела улететь из бездарной страны. Про страну долдонили, что это РОДИНА. За словом «Родина» Нине виделись не березы и печальные пейзажи – все это можно было найти и в других местах. Ее Родина состояла из людей, которые использовали и предали ее отца, которым не было дела до нее самой. Родину населяло большинство, которое всегда было «за», что бы с ним ни делали, как бы его ни употребляли, – сначала из страха, потом – кто по привычке, кто для того, чтобы к этому большинству принадлежать. Нина принадлежать не желала. Она ненавидела большинство.

С внешностью Нине повезло – ее даже взяли в манекенщицы, когда она решила подрабатывать. Грех было не воспользоваться.

И Нина воспользовалась первым же приличным случаем. Случай действительно выглядел привлекательно.

Патрик – француз, приехал в Москву на стажировку, старше Нины на три года, хорош собой, улыбчив, беззаботен и влюблен. Он неплохо говорил по-русски (изучал в Сорбонне) и гордился своими родителями-коммунистами, близкими друзьями Жоржа Марше.

Вся семья сидит за воскресным обедом – Михаил Петрович Пирогов, Владлена Николаевна, Светлана и Нина. Прислуживает домработница Вера. Она ставит на середину стола супницу с дымящимся борщом и выходит.

Владлена разливает суп по тарелкам.

– Что это за история с иностранцем, с которым ты шляешься? – спрашивает Пирогов, не отрывая глаз от тарелки.

– Я не шляюсь... – отвечает Нина после короткого замешательства. – Это мой жених. И сейчас у нас перестройка, если вы забыли...

– Что?! – Владлена застывает с половником в руке.

– Подожди, Влада, – Пирогов поднимает на Нину тяжелый взгляд. – Про перестройку – это не твое дело... Ты не забыла, в чьем доме живешь? Где учишься? По чьей рекомендации?

– Я бы с удовольствием жила в своем доме, если бы он у меня остался, – отвечает Нина. – Но там живут ваши родственники.

– Я тебе говорила... змею пригрели, – лицо Владлены становится красным от напряжения. – Мы тебя все эти годы поим, кормим, содержим!

– Я отдаю вам пенсию, которая мне положена за отца. И я сама подрабатываю. А что касается личной жизни, так я совершеннолетняя, могу ею распоряжаться сама. – Нина изо всех сил старается оставаться спокойной.

– Да она нас презирает! – говорит Света вызывающе, понимая, что ее предательство всплыло на поверхность. – Со мной почти не разговаривает. Что-то из себя строит... Подумаешь, французика себе нашла! Конечно... за границей даже нищим валютой подают... Ха-ха...

Нина не удостаивает ее ответом. Она по-прежнему смотрит на Пирогова.

– Я всегда чувствовала, что эта неблагодарная что-нибудь выкинет! Такая же сумасшедшая, как ее отец. – Владлена шипит от злости.

– Не трогайте моего отца! Он получил от вас сполна. – Нина переводит взгляд на Владлену.

– Что? Что ты хочешь сказать, дрянь?! – повышает голос хозяйка дома, не считая нужным сдерживаться. – Я была его лечащим врачом!

– Не врачом – убийцей. Лечащим убийцей.

– Убийцей??!! Это он убийца! Это он убил твою мать и брата, а не я! Шизофреник! Кретин! И ты такая же...

– Прекрати! – Пирогов с силой ударяет ладонью по столу, как бы затыкая фонтан ненужных признаний жены.

Лицо Владлены перекошено ненавистью.

– Я больше не потерплю ее в своем доме! Пусть убирается куда хочет!

Пирогов не успевает ничего сказать.

Нина встает из-за стола и идет к двери.

– Света права, я вас презираю. Всех. Вместе с вашей страной, – говорит она тихо и яростно, прежде чем выйти из столовой.

Нина в мужской рубашке на голое тело варит кофе. Пока он варится на малюсеньком огне, Нина подходит к окну, открывает его и выглядывает наружу – типичный дипдом, с оградой, пустым двором и милицейской будкой.