Последний Завет - Филипп Ле Руа

Слезы, даже если они не облагораживают, не унижают.

Выйдя из ванной, он сел на ковер и принял позу лотоса. Таз наклонен вперед. Плечи и живот не напряжены. Шея и спина прямые. Руки расслаблены. Глаза полуприкрыты, взгляд, зафиксированный в метре от себя, обращен внутрь. Ладони направлены к небу, левая над правой, на уровне живота. Большие пальцы в контакте друг с другом. Коленями он упирался в пол, головой же касался неба, делал медленный, глубокий вдох, доходящий до самого кишечника, старался достичь правильного дыхания. Наплывали мысли. Он ощущал каждую из них, прежде чем изгнать и вернуться в состояние бездумности. Но мысли возвращались, как мощно брошенный бумеранг. Невозможно избавиться от них, погрузиться в пустоту. Медитация не становилась бодрствованием. Он оставался в кошмаре, наполненном призраками, пришедшими из вчерашнего дня и ночи. Разрубленное тело Кармен. Бесформенное лицо Броудена. Разложение. Зловоние. Полностью предаться медитации сейчас у него не получалось.

Он не мог очистить свой мозг.

И тогда он постарался увидеть будущее. Завтра вечером он будет у себя дома и вернется к истокам своей жизни.

Сью подкрасилась, чтобы скрыть печаль. Вдова Клайда встретила Натана в аэропорту Сиэтла на белом «понтиаке», который диссонировал с траурной чернотой. Невзирая на холод, она выбрала платье с глубоким полукруглым вырезом, открывающим грудь женщины, вскормившей двоих детей. Сью поцеловала его в губы. У ее поцелуя был одновременно солоноватый и сладковатый привкус, в нем смешались горе и радость. В дороге они избегали двух тем: следствие и похороны. Как в доброе старое время, он говорили о поэзии дзен, о хокку, о театре «но».

У Сью Боуман в доме остановились ее родители, свекровь и золовка, приехавшие на похороны. Они как раз доедали завтрак, когда Сью под руку с Натаном вошла в кухню. Ее дочка Лорен тоже сидела за столом. Она единственная что-то болтала, не ощущая в отличие от старших скорби. Ее предохраняли невинный возраст и защитный кокон, которым окутала ее мать. С их приходом кухня почти мгновенно опустела.

– Как ты думаешь, где сейчас Клайд? – спросила Сью у Натана, когда они остались одни.

– В морге.

Она подняла глаза от чашки чая и укоризненно взглянула на него.

– Я больше не пью. Уже двое суток я не прикладывалась к бутылке.

– Отлично.

– Поэтому не говори со мной, словно я пьянчужка, окончательно одуревшая от спиртного.

– Извини.

– Как ты считаешь, что происходит с человеком после смерти?

– Смерти нет.

– Как?

– Есть только жизнь. Космос.

– Значит, смерть еще одна иллюзия?

– Ты верующая?

– Да, но иногда я говорю себе, что верить глупо.

– Но так же глупо не верить, поскольку нет ни одного достоверного доказательства в пользу того или другого утверждения. Существование или несуществование Бога – это вопрос веры, а не разума.

– Я теряю веру… и разум…

Просто-напросто Сью пребывала в полной растерянности. И тогда, чтобы окончательно не потерять почву под ногами, она уцепилась за диалектику, как получивший нокдаун боксер цепляется за канаты. Натан подхватил игру, возносясь к высшим сферам богословской проблематики, которая нравилась Сью тем, что уносила ее от низкой действительности. Он начал с ответа на ее первый вопрос:

– Если ты забудешь все, чему тебя научили, и заглянешь в глубину, в свои надежды, сны, в свою интуицию, у тебя появится шанс обрести там знание потустороннего.

– У тебя есть доказательства этого?

– У меня есть опыт. Занимаясь дза-дзен, я открыл иллюзорность собственного «я», интуицию первичного бытия, свою глубинную природу. Я – звездная пыль, частица энергии, материи, сознания, явившаяся из пустоты и обреченная вернуться в пустоту.

– Выходит, ты ни во что не веришь?

– Верю в пустоту.

– Значит, ты, так сроднившийся с буддизмом, все равно не способен отвергнуть карму! Клайд не сможет перевоплотиться?

– Как тебе известно, карма означает «действие и его последствия». Действие телесное, словом или сознанием. Любой поступок, любое слово или мысль оказывает влияние на наше «я» и на наше окружение. И из этих зерен кармы в конце концов взойдут сорные травы либо великолепные цветы. До дня, когда ты осознаешь, что все – иллюзия, когда покинешь свое «я» и станешь жить в гармонии с космосом, который есть пустота. Клайд возродится в виде частицы космоса.

Сью вытерла влажные глаза и всхлипнула в чашку. Она продолжала бороться:

– Смерть пугает меня.

– Бог послал своего Сына, чтобы избавить людей от этого страха.

– Хочу напомнить тебе, что я еврейка. Несмотря на свои таланты проповедника, Иисус не является для меня Мессией. Он лишь воспользовался неспокойной и мистической эпохой, чтобы заставить нас поверить в свое воскрешение.

Натан досадовал на себя за то, что совершил такой промах. И он тут же исправился:

– Твой страх похож на тот, какой испытывают, перед тем как одержать большую победу. Вместо того чтобы зацикливаться на этом чувстве, лучше взгляни, чем оно мотивировано. В этом избавление.

На этот раз он слишком высоко поднял планку. Она положила ладонь на его руку.

– Мне нужна конкретика, а не метафизические отступления, в которые обычно углубляются, когда все идет хорошо.

– Беги от того, что тебя окружает, уединись, медитируй. От всего отрешившись, ты начнешь презирать смерть и всецело посвятишь себя жизни.

– А про детей моих ты забыл?

– Сперва дай им вырасти. Ответы получишь позже.

– Ключи вручены холостым одиночкам, да? Тогда отдай мне свои.

– Ими ты никакую дверь не откроешь. Я дошел до той точки, когда должен ежедневно находить весомое оправдание тому, что не покончил со всем этим.

Сью встала, чтобы ответить на телефонный звонок. В кухню вбежала Лорен; она налила большой стакан сока «Тропикана», откусила от маминой тартинки и во весь рот улыбнулась Натану. С сигаретой во рту возвратилась Сью, по дороге она захватила кофейник, чтобы подлить кофе Натану.

– Брат звонил. Он уже в пути.

– Вся семья собралась вокруг тебя. Это хорошо.

– Недостает только девицы Клайда.

Натан предпочел не рассказывать ей, какая жестокая судьба была уготована Кармен.

– Жизнь моя не удалась, – всхлипнув, произнесла Сью.

– Твоя? Да твоя жизнь чиста, как алмаз.

– Ну да!..

– Она многого стоит, потому что может прерваться в любой миг, и после тебя не останется ничего дурного…

– У меня был муж, который изменял мне, меж тем как я подавляла любовь к тебе. И что же в этом совершенного?