Тьма сгущается - Гарри Тертлдав

Ваддо каждый день орал на площади, что армия Свеммеля наступает, а альгарвейцы и прочая зувейзинская и янинская сволочь бежит без оглядки. Это он по хрусталику такое якобы слышал. Староста даже не поленился несколько раз снова притащить свой кристалл на площадь, дабы весь Зоссен мог послушать последние фронтовые сводки. И правда, староста не лукавил, хрустальный шар громогласно вещал то же самое.

Вот только однажды над деревней с севера появился косяк драконов. И были они размалеваны зеленым, белым да алым. Нет, ядер они не бросали, от них вообще никому никакого беспокойства не было. Только кружили и кружили над головами, что твоя мошка, скотины. И оттого в груди накапливалась тоска и страх.

– Да если мы побили энтих альгарвейцев, откуда же эта погань на наши головы взялась? – как-то спросил Гаривальда Дагульф, и шрам на его щеке нервно задергался. В тот день они пололи грядки, а полоски у них были рядышком.

Прежде чем ответить, Гаривальд привычно оглянулся – не подслушивает ли кто, и лишь затем горячо зашептал соседу на ухо:

– Коли ты думаешь, что стекляшка тебе правду скажет, так ты и Ваддо тогда поверь. Выйди на площадь с открытым хлебалом – уж он тебе наложит!

И оба расхохотались, чтобы скрыть тревогу.

– Ой как я хочу, чтобы конунг снова с нами поговорил, – добавил Гаривальд. – Его благородие, выходит, пинков не замечают. Ой как мне это по нраву.

– Это точно, – согласился Дагульф. – Да все эти городские – плесень, соврут – недорого возьмут, – и сплюнул в жирную унавоженную землю.

А меньше чем через неделю через Зоссен стали отступать войска в сланцево-серой форме. Одни солдаты говорили, по-городскому растягивая слова, другие могли изъясняться только по-фортвежски, третьи же говорили как люди – на понятном Гривальду и его односельчанам языке. Но на каких бы языках они ни разговаривали, все рассказывали вовсе не то, что показывали по кристаллу.

– А Херборн-то пал, – всхлипнул один из солдатиков, прихлебывая воду из кувшина и жуя кусок черного хлеба, который ему принесла Аннора. Парень был тощим, таким тощим, как разве что крестьянин к концу жатвы.

– Лишь силы горние знают, сколько наших ребятушек положили рыжики на западе. Все, что я могу сказать, так это счастье мне выпало огромное, клятая моя жизнь, что я не посередь них лег!

– А вот хрусталик говорит, что там еще идут бои, – протянул Гаривальд. Ежели взяли Херборн – столицу Грельцкого герцогства, некогда бывшего суверенным государством, а теперь являвшимся зеницей ока Ункерланта, то это как подлый удар под… под ложечку. Даже верить в такое было противно.

– Да засунь себе знаешь куда эту вашу стекляшку! – вскипел солдатик. – Да если бы мы все еще стояли в Херборне, да если бы нас альгарвейцы не прищучили как следует, думаешь, я бы с тобою сейчас разговоры разговаривал?!

И от избытка чувств он сунул недоеденную горбушку в мешок, за ней полетела фляга, и, утерев грязный нос замызганным рукавом, солдатик встал и, не оглядываясь, пошел на запад. Большая часть ункерлантской армии отступала по полям. О том, что они вытоптали большую часть будущего урожая, солдаты не думали.

Крестьяне не могли этого вынести, и некоторые бросались на защиту своих угодий. Кого-то из них солдаты просто в упор не замечали. Другие, как племянник Ваддо, считавший, что родство со старостой дает ему особые права, пытались сопротивляться. Солдатам было не до полей, не до деревенских старост. Озлобленного крестьянина просто сбили с ног и от души отпинали. Но мужик оказался крепким – он сумел подняться на ноги и попытался дать отпор. Тогда его снова сбили с ног и на сей раз били уже всерьез. Солдаты давно ушли, когда их жертва, хрипя, постанывая и спотыкаясь, притащилась в деревню.

– Они сказали, что, если я скажу еще хоть слово, они меня сожгут жезлами! – плакал здоровенный детина.

И глядя на его избитую морду, Гаривальд тихонько шепнул Дагульфу:

– Вот ты все спрашиваешь… А говорить много вредно для здоровья.

И друг понимающе кивнул в ответ.

На закате в деревню вступил еще один взвод. Они тоже отступали, но по-солдатски, единым отрядом. Это-то их и погубило.

Гаривальд допрежь не раз видал альгарвейских змеев в полете, но в бою увидел впервые. И рад бы был, кабы не видел такого никогда в жизни. Сначала они забросали отступающий отряд ядрами, а потом пошли пикировать, сжигая на лету все, что еще дышало и кричало. А когда смолкли дикие вопли заживо зажаренных людей, с поля потянуло паленым мясом.

А одно из разрывных ядер по нечаянности угодило в дом на окраине деревни. Так вот, от него ничего не осталось. Совсем ничегошеньки. А вдова, которая там жила, с тремя детьми аккурат в тот момент в доме находилась. И вся ее семья тоже.

Все время, пока длилась эта бойня, Ваддо скорбно молчал. Затем он встрепенулся и хрипло чирикнул, указывая на дымящиеся останки только недавно вошедшего в село отряда:

– Мы должны похоронить этих героев!

– Интересно, а что было бы, кабы они не вышли на околицу, а все еще гуляли по деревне, когда змеи прилетели? – пробурчал Гаривальд. – Кто бы тогда, я интересуюсь, хоронил нас?

Но Ваддо бросил на него такой злобный взгляд, что крестьянин, к своему собственному удивлению, спасовал и быстро ушел домой.

А на следующий день четыре конные пары приволокли ядрометы. Их установили на околице леса и тут же пустили в дело. Альгарвейцы наступали. Гаривальд сначала пытался не замечать их, но получалось плохо. А вскоре не заметить стало просто невозможно, потому что альгарвейцы стали метать ядра по деревне.

На полях взбухали земляные тучи, осыпаясь воронками. И Гаривальду впервые стало по-настоящему страшно: ведь это же хлебушек! Как теперь Зоссену пережить эту зиму? Если ему только доведется ее пережить.

И тут над толпой остолбеневших в своей скорби крестьян раздался голос одного из них, из тех, кто понюхал пороха в Шестилетней войне:

– Да очухайтесь вы, обормоты! Сейчас вас всех взрывами разнесет! И ваши дома тоже! Хорошо если двери сортира устоят!

Сам кричавший давно уже лежал на земле, прикрыв голову руками, и сразу было видно, что он знает, что говорит.

Во всяком случае, Гаривальд ему сразу поверил и тут же побежал к своему домику. Он надеялся, что у него еще есть время вырыть хоть маленькую, да «щель». Так солдатики называли окопы, которые им так и не пригодились. И тут же рядом взорвалось ядро. Гаривальд упал, оглушенный и покатился по земле. И все остальные тоже попадали на землю, не в силах сдержать криков ужаса. Кричали все, кроме одной женщины – она тоже упала, но вдруг ее голова дернулась и вывернулась вовсе непонятным образом. Встать ей уже было не суждено.

Долго еще шло сражение, но помаленьку ункерлантская артиллерия, подавленная превосходящими силами противника, стала стихать. Несколько человек из расчетов ядрометов бросились к лесу. Лежа на брюхе, Гаривальд тихо материл их – ведь их оставшиеся товарищи либо лежали без сознания, либо были серьезно ранены.