Любовь в эпоху инопланетян - Игорь Соколов

Потом возникало злое обезображенное мукой лицо ее мужа…

И потом я слышал душераздирающие крики… Кто кого бил, неизвестно…

Я тихо подходил на цыпочках к их двери и заглядывал внутрь замочной скважины и видел голый зад… Но был ли это ее зад или зад ее мужа, или вообще чей-то неведомый мне зад, неизвестно…

Тогда я пропускал длинную тонкую спицу через замочное отверстие и протыкал ею неведомый мне зад… К

то-то орал нечеловеческим голосом…

А потом я снова заглядывал в отверстие и снова видел голый зад…

Но крики тут же исчезали, словно их не было…

Тогда я снова доставал спицу и снова тыкал ею в зад через отверстие, и снова в моей голове происходили крики…

И я сильно переживал, и потел, потому что ничего не понимал…

И только под вечер я уходил от ее дома весь нервный, ужасно взвинченный и промокший от собственного пота…

Вскоре мы стали заниматься с ней сексом…

Муж был на работе, а мы с ней оба не работали…

И когда ее муж работал у себя в офисе, мы работали друг над другом у них дома… Временами она читала мне нараспев Сапфо… И плакала…

Уходил я от нее такой же нервный, взвинченный и весь промокший уже от своего и ее пота…

Когда я шел, я жадно нюхал свое тело, руки, и они пахли ее телом, ее сущностью… Жизнь превращалась в сон…

И она тоже превращалась в неведомый мне сон…

Теперь уже ее муж после работы заходил к нам в спальню тихо, на цыпочках, боясь разбудить нас…

Потому что мы с ней очень сладко спали, а потом он уходил точить на кухне нож, чтобы нас порадовать новым мясным блюдом…

Но я обычно вылезал обратно через окно, так как они жили на 1-ом этаже, чем сильно обижал ее мужа… Поскольку стоило мне только выпрыгнуть из окна, как оттуда тотчас разносились душераздирающие крики…

Однажды я вошел к ней без звонка, и прошел в спальню, а она в это время с мужем лежала и занималась сексом…

Это так сильно поразило меня, что я даже не заметил, как они тоже затащили меня к себе в постель, а потом я уже ничего не помню, потому что я, кажется, сошел с ума, и все время когда прихожу к ним, то встречаю только одну запертую дверь и чью-то неведомую мне задницу в замочной скважине…

И обратно ухожу к себе домой весь нервный, взвинченнывй и промокший от пота… Я нюхаю себя и плачу, потому что пахну только собой, а мой собственный запах мне почти неведом и не возбуждает меня, и потому что он не возбуждает меня, я возбуждаюсь, а когда я возбуждаюсь, то я ломаю их дверь, врываюсь к ним в спальню, сбрасываю с нее ее жалкого мужа и страстно насилую ее, а по нашим общим щекам текут слезы, а мы плачем и целуем друг друга, а муж стоит перед нами на четвереньках и тоже плачет…

И все мы плачем, и как то странно жалеем друг друга…

А потом я иду от нее весь нервный, взвинченный и промокший от пота…

И все это повторяется в разной последовательности каждый божий день…

Дверь… Замочное отверстие… Неведомый зад… Крики… Взламывание их двери… Секс… Она… Муж… И наш общий, просто таки душераздирающий плач…

У Мухотренькина на уме одна любовь, то есть секс, а у меня желание чистой и возвышенной любви.

– Какой-какой любви? – смеется Муха.

– Я очень хочу встретить красивую, нежную и духовно чистую девушку, и еще хочу, чтобы у нас с ней был домик в горах и мы там жили только вдвоем!

– Да будет так! – улыбнулся Муха, и я офигел.

Я лежал с прекрасной девушкой в постели в шикарном домике, а за окном

капал дождик. Девушка спала.

Я тихо встал и заглянул в окошко и еще раз офигел.

Снежные вершины гор, снизу покрытые густым лесом радовали глаз. Я лег к своей спящей возлюбленной и проник в нее, и опять офигел.

Она была чистой, как слеза горного родника, она была девственницей… И это было счастье… То есть, я так думал…

Она немножко всплакнула, а потом поцеловала меня… И долго задумчиво разглядывала меня… Когда я заговорил, она вздрогнула…

Я видел ее удивленные глаза, и почувствовал, что она меня не понимает…

А потом мне стало грустно и я, как свинья, напился шнапса, благо, что весь холодильник был забит бутылками шнапса и пива…

Она что бормотала по-немецки, но я кроме фраз: майн гот, майн фрау, майн швайне, и нихт фирштейн, ничего не знал.

Потом я под дождем ходил совершенно голый по горам со своей голой возлюбленной, и было странное ощущение, что все это происходит не со мной… Всякий раз, когда я ее целовал, она плакала и вставала передо мной на колени… Кажется, она любила меня как Бога…

Однако шел дождик и было грустно… Не зная, чем заняться, мы опять вернулись в наш домик и легли в постель, и страстно любили друг друга, а потом пили то пиво, то шнапс…

И тогда я подумал, а фигли мне вообще надо, ведь я этого же хотел?!

Но мне почему-то стало как-то херово, я поглядел на свою фрау и опять занялся сексом, любовью, в общем работой по созданию таких же Игорей Палычей…

А через некоторое время к нам зашел Муха и мы с ним посидели и выпили шнапса…

– Ну и как тебе твоя мечта?! – хитро улыбнулся Мухотренькин.

– Знаешь, когда что-то сбывается, это уже не мечта, – тяжело вздохнул я.

– Вот так-то, Игорь Палыч! – развеселился Муха.

Моя фрау все время плакала, стоя передо мной на коленях и целуя мои не совсем чистые ноги.

– Мне, кажется, Муха, что ты мне подсунул какую-то ненормальную!

– А разве ты не о такой мечтал?!

– Уже не знаю о какой!

– Ну, что возвращаемся назад?! – спросил меня Муха, допив в бокале свой шнапс.

– Знаешь, дай мне еще денечка два подумать! – попросил я.

– Ну, понаслаждайся, понаслаждайся, – зашептал Мухотренькин, и я со всего маху заехал ему в пьяное смеющееся личико, и оказался с ним не в горах, а в нашей бане, в пивной, где мужики запивали водку пивом, заедали их селедкой и воблой, сладко матерились, громко хохотали, и ни о чем таком уже не мечтали…

Я не знаю, – зачем я живу?! Кто-то меня толкнул и я упал…

Потом по мне прошли… Много людей прошло по мне, а я остался лежать…

Я был никому не нужен и это беспричинно вело к философии… Только у тихой церки и среди спокойных безмолвных могил я ощутил нечто такое, что тут же подняв меня, подбросило ввысь…

А могильщик только что рывший кому-то мою могилу, лишь увидел мою промелькнувшую тень… И перекрестившись, отпил половину бутылки водки, и это разлившееся в нем тепло, снова погрузило его в веселые мысли о том, что вечером он снова пойдет в баню и будет с друзьями есть воблу и пить пиво, и рассказывать о моем случайном призраке…