Сама виновата - Мария Воронова

Тут немножко еще пострадает от кровавого режима для убедительности образа – да и уедет. И не только стихи на Западе опубликует, но и кое-что еще. Кое-что такое, что все министерство культуры обосрется вместе с ЦК горячо любимой партии.

Полина усмехнулась, представив, как получает Нобелевскую премию, а Григорий Андреевич и прочая сволочь захлебываются от зависти.

Она положила визитку журналиста отдельно, чтобы сразу взять, как только решится на звонок. Наверное, связываться с ним из дому все же опасно. Лучше позвонить из телефонной будки, как герой того же Солженицына. Полина вспоминала, как мама с благоговением достала из сумки толстую стопку потрепанных листов. Самиздат, серые буквы на сером фоне, и Полине быстро стало жаль свои глаза. Она вообще рано поняла, что для того, чтобы прослыть культурным и интеллектуальным человеком, главное – восторгаться тем, чем надо, а читать эти «святые» книги в принципе необязательно.

Полина усмехнулась. Неизвестно, о чем там дальше шла речь в эпохальном романе, но в начале книги автор дал совет довольно дельный – не звонить из дома иностранным гражданам. А самое оптимальное – поехать в Москву и там уже подать о себе весточку. Сейчас времена гуманные, за контакт с иностранцем ее никто ни в какие застенки не бросит, но разумная осторожность – залог успеха.

Пересчитав деньги, она решила, что хватит на пару месяцев скромной жизни, но работу надо искать прямо сейчас, пока суровая рука голода не заставит согласиться на первое же предложенное место.

«Ничего, я поднимусь, поднимусь, – шептала она, – и вам тогда не поздоровится».

В коробке нашлась еще одна интересная визитка, простая, чуть помятая, как и ее обладательница, тележурналистка Светлана Кирносова, которую все называли просто Светушка.

Светушка была сорокалетняя сочная эмансипе. Пухленькая, но компактная, в кудряшках и больших очках с дымчатыми стеклами, она одевалась в рамках представлений советского человека о французской богеме: бархатные штаны, большие вязаные шарфы, кепочки и клетчатые пальтишки, а на губах алел вечный колхозный бантик.

Полина быстро уставала от кипучей энергии этой женщины, но пришлось терпеть – Светушка сделала о ней две большие программы. Кажется, она искренне любила Полину и ее творчество, и вообще была добрым человеком, а самое главное, телевидение – это отдельная епархия, у них свой блат и свои авторитеты.

Полина уже протянула руку к телефону, но вспомнила, что Василий Матвеевич говорил: «Хочешь получить отказ – позвони». Действительно, по такому важному делу лучше обращаться лично. Слава богу, Светушка во время съемок первой передачи приглашала в гости, и Полина помнила, где она живет.

Вечером она, одевшись потеплее, заняла пост возле красной кирпичной высотки, от которой крыльями расходились два длинных дома-корабля.

Во дворе стояло двухэтажное здание стоматологической поликлиники, а дальше до самого горизонта одинаковые серые коробки. Безысходность и тоска.

Сидеть на лавочке возле подъезда, как бабка, было позорно, и Полина гуляла по двору, месила снеговую кашу и курила сигарету за сигаретой. Наконец в арке показалось знакомое пестрое пальто.

– Светлана Васильевна! – Полина бросилась наперерез.

Журналистка остановилась, близоруко щурясь, вгляделась в нее.

– Полиночка, здравствуйте! – произнесла после слишком долгой паузы. – Правду говорят, что Ленинград город маленький.

Она хотела обогнуть Полину, но та заступила дорогу:

– А я к вам, Светлана Васильевна!

– Да?

Полина надеялась, что Светушка позовет ее к себе, но та только отошла с дороги на краешек детской площадки и достала сигареты. Полина услужливо поднесла ей огоньку.

– Слушаю вас.

– Светлана Васильевна, мне бы хотелось работать у вас на телевидении.

– Да что вы? – журналистка усмехнулась.

– Да, помните, вы говорили, что из меня получится хороший журналист?

– Да, что-то такое было, кажется.

– Вот я и подумала, а почему бы и нет? Я оканчиваю Литературный институт…

– Но диплом пока не получили?

– Нет, но разве это важно? Я могла бы начать с маленькой должности…

Светушка широко улыбнулась и мечтательно выпустила дым:

– Похвальное желание и посыл правильный! Вы молодец, Полина!

– Правда?

– Ну конечно! Завтра приходите в отдел кадров, уверена, они вам подберут что-ни- будь.

– А вы не могли бы замолвить за меня словечко?

– О, какая неожиданная просьба! Сама Полина Поплавская просит о протекции, – Светушка улыбнулась еще шире, – я польщена.

– Светлана Васильевна, пожалуйста! Вы же можете помочь!

– Ну конечно, Полиночка, могу! – Светушка погладила ее по плечу. – Разумеется, могу!

– Спасибо! Я вам так благодарна!

– Боюсь, вы меня не так поняли, Полина. Я могу, но не буду.

– Светлана Васильевна, пожалуйста! Мне не к кому больше обратиться!

Журналистка ухмыльнулась. Качнувшийся под ветром фонарь ярко осветил ее, и Полина вдруг подумала, что никогда раньше не видела у человека такого довольного лица.

– Это ваши проблемы, Полина, не мои.

Полина развернулась и побрела из арки двора на проспект.

Только когда она вошла в вагон метро и двери с протяжным вздохом закрылись за нею, Полина вспомнила, что Светушка, пригласив ее в гости, не только чаю предложила, но еще и всучила ей гениальную повесть своего любимого сыночка. По ее замыслу Полина должна была наизнанку вывернуться и обеспечить публикацию, лучше сразу в виде книги, но на худой конец можно и в журнале.

Полина уж и не помнила, в какую именно кучу она подбросила рукопись юного дарования.

Светка, дрянь, зря на нее злится, а вдруг она действительно положила повесть на стол редактору? Могло ж такое быть, откуда журналистка знает, что не было? Да и времени уже прошло порядочно, рукопись и без ее протекции должны были рассмотреть и связаться с парнем, если бы она представляла хоть мало-мальский интерес. Так что пусть эта дура бесится, что родила бездарного сыночка, а к поэтессе Поплавской какие могут быть претензии?

Полина чувствовала себя героиней сказки про гусей-лебедей, которую ненавидела с детства. Неужели это правда и никто не помогает, пока не унизишься и не прислужишься?

Оставался последний вариант, но Полина чувствовала, что лучше умрет от голода, чем к нему прибегнет. Обратиться к отцу? Нет, ни за что, после того как он ее предал. Да он и не может ничего, максимум, устроит библиотекаршей, но такую должность она и без него найдет. Ах, если бы он только не развелся с мамой, то был бы сейчас таким же известным и влиятельным, как Василий Матвеевич, а может, и больше.