Мартин Заландер - Готфрид Келлер

Пока он был там, прибежала жена, вскричала:

— Вот и хорошо, отдохните покамест! — и немедля скрылась за другой дверью, чтобы, как она выразилась, пригнать служанку, пускай пособит скоренько напечь оладий, немножко, одну мисочку, к кофею, который тоже надобно приготовить. Напрасно молодые люди, устремившись следом, кричали ей, что ни к чему это, не хотят они ни есть, ни пить. Ее это не касается, до вечера еще далеко, а ничего не готово, отвечала она и засеменила прочь, столкнувшись в дверях с мужем, который размеренной походкою аккурат вошел в комнату, с полным оловянным кувшином и большим куском сыра на разрисованной тарелке, поставил все это на стол, подал стаканы, но не сел, а опять вышел вон и немного погодя воротился с громадным блюдом нарезанной ветчины. Затем достал из шкафа тарелки поменьше, тоже расписанные пестрыми гвоздичками, ножи и вилки, а напоследок принес и порезал большой каравай крестьянского хлеба. Из кухни меж тем уже слышалось потрескивание огня и скворчание масла на сковороде.

_ — Ох, ты что ж это делаешь, отец? — воскликнула г-жа Вайделих, явившись на пороге, в белом кухонном переднике, с раскрасневшимся лицом. — Этакое угощение в самый раз после кофею! Куда мне теперь со всем этим, а?

— Как управишься, неси на стол все, что есть! — спокойно сказал Якоб Вайделих. — Пущай все тут стоит, тем богаче покажется наше убожество! Вдобавок и я, и мальчики предпочитаем кофею стаканчик винца.

— Конечно, мальчики! А вам известно, горе-советники, что мы еще на прошлой неделе сварили для вас эту отменную ветчину? Но вы ни на минуточку не заглянули, мы ждали понапрасну.

— Не сердись, мама! — оправдывались сыновья. — При наших должностях мы сами себе не хозяева; дела и обстоятельства в этот первый раз так нами завладели, что мы до самого отъезда никак не могли освободиться. Надо надеяться, впредь такого больше не будет.

— Дай-то Бог! — сказала мать. — Но от оладий мне ужас как пить хочется! Налей-ка полстаканчика, отец, да и молодым господам тоже, коли уж вино на столе!

Вайделих разлил по стаканам прозрачное розовое вино.

— Доброго здоровьица, барышни! Будь здоров, отец! И вы, Исидор и Юлиан, тоже! — Г-жа Амалия единым духом ополовинила стакан, утерла передником рот и, явно освеженная, продолжила: — Как поживают ваши уважаемые родители, барышни? Мама здорова? И папа тоже?

— Спасибо, отец и матушка в добром здравии! — отвечала Зетти. — Передают вам и господину Вайделиху сердечный привет и надеются в скором времени иметь случай лично приветствовать почтенных родителей наших женихов!

Пора и тебе, отец, молвить словечко. — Радостная г-жа Амалия подтолкнула мужа, который, зная историю помолвки лишь наполовину, все же сумел в целом оценить положение; он слегка откашлялся и произнес:

— Мне, то бишь нам, большая честь выпала, вот и весь мой сказ! Я простой фермер (сыновья заставили его выучить это слово, так как давнее название, крестьянин, всегда предполагавшее существование господина, среди суверенного народа, дескать, уже не в ходу), я простой фермер и не мастер говорить складно да по-ученому! Могу только приветствовать милых барышень, которые мне весьма по душе, никогда бы не подумал, что заполучу этаких благородных невесток! Господь вас благослови!

— Я давным-давно их благословила! — воскликнула мама Вайделих. — Так тому и быть! Давайте-ка выпьем за это!

Она до дна осушила свой стакан, но на сей раз растроганно утерла передником глаза, а не рот, ведь изрядная доля всех ее помыслов и надежд, казалось, вот сейчас претворяется в жизнь. Первым долгом она снова поспешила на кухню, чтобы продолжить свои труды над счастием; было слышно, как она мелет кофе, колет сахар и заодно громко разговаривает со служанкой, которая, держа на длинной вилке оладью, пребывала в полном изумлении по поводу происшедшего.

Из прогулки, на которую рассчитывали молодые люди, ничего не вышло; хозяйка не желала прерывать нежданный праздник помолвки, не желала укорачивать себе триумф, и ее радостное настроение передалось остальным, в том числе и невестам, которые здесь снискали стойкостью своих чувств куда большее одобрение, нежели в отчем доме, и откровенно этим наслаждались. Все даже спели хором несколько песенок; возле дома толпилась любопытная ребятня, у старинного источника с трубкой из обрезанного ружейного ствола стояли соседки, привлеченные разлетевшимся слухом, надеялись увидеть женихов и невест.

И надежды их оправдались. Господа нотариусы, невзирая на уговоры матери, не могли остаться на ночь, поскольку обоих утром ждали срочные дела, а невесты в конце концов с радостью отправились восвояси, чтобы попасть домой до возвращения матери.

Зрители у источника, женщины и ребятишки, поэтому сподобились увидеть, как маленькая праздничная процессия неожиданно вышла из дома и направилась через площадь, парами, впереди женихи и невесты, позади родители. Мама Вайделих желала себя показать и настояла, что они с отцом проводят сыновей и их невест.

— Глядите! — шептался народ. — Вон они идут! Нотариусы, оба, черт побери! А это, стало быть, барышни, у которых денег, сказывают, куры не клюют! Чистенькие да приветливые! А старуха-то, гляньте, расцвела ровно роза! Добрый вечер, госпожа Вайделих, добрый вечер, господин Вайделих!

Амалия благодарно кивала женщинам, ведь они так мило толпились у дороги.

После того как двойной союз стал делом решенным, другая мать, Мария Заландер, со всею тщательностью и щедростью принялась готовить дочерям приданое. Не только все постельное да столовое белье, но почитай что всю домашнюю утварь привезут они с собою в унтерлаубский Лаутеншпиль и в Линденберг.

Муж ее, Мартин, полагал, что и цайзигским родителям не мешало бы принять в этом положенное участие; однако Мария сказала, для нее главное, чтобы дочери, как говорится, сидели и стояли, спали и бодрствовали в собственном приданом; заранее не угадаешь, на что оно сгодится. Второе преимущество заключено в уравновешенной простоте вкуса, каковой тут проявляется; коли живешь не в издавна привычном родительском доме, надобно новый сделать привычно приятным для глаза.

— Перестань, милая! — рассмеялся Заландер. — Откуда этакие причуды? Ты никак становишься ученой дамой, вырабатываешь мебельную психологию?

— Оставь, — сказала она, — мне не до шуток!

Зетти и Нетти охотно предоставили матери свободу действий, чтобы не охладить добрых ее намерений; ведь своими поступками она напоминала молоденькую девушку, которая, вдруг наткнувшись на своих давних кукол, мечтательно начала в них играть. И выглядела г-жа Мария при этом так, будто мешать ей ни в коем случае нельзя, дабы не разбудить всем известный секрет ее огорчения.

У дочерей хватало других забот, они ломали голову над вопросом, кого пригласить на свадьбу. Что оба свадебных торжества должно соединить в одно, как бы вытекало из самого характера незаурядной истории этих бракосочетаний и справедливо венчало любовную повесть, возмещая выстраданные невзгоды. Однако ж семейство Заландер не имело широких дружеских и общественных связей — во-первых, по причине своих переменчивых судеб, а во-вторых, по причине политической деятельности Заландера. Состоятельные дельцы и подобные им персоны, которые выходят из благоразумно-осмотрительных рядов прежних сподвижников и вместе с всколыхнувшимися массами устремляются вперед, слывут у означенных былых сподвижников по меньшей мере подозрительными и ненадежными чудаками, для коих устоявшийся государственный строй — этакий мяч в игре страстей и честолюбий; отсюда неизменно проистекает ослабление близких контактов, тогда как общее уважение уже в силу деловой полезности сохраняется. Во всяком случае, именно так Мартин Заландер оправдательно объяснял своей семье затруднительность, обнаружившуюся при выборе свадебных гостей. У дочерей между тем не осталось вовсе никаких «задушевных» подруг. И в означенных обстоятельствах отец несколько времени подумывал сделать эту свадьбу праздником свободомыслящих масс и пригласить побольше демократов с женами, каковые вкупе с ожидаемой родней семейства Вайделих явят собою живописное зрелище, этакую квинтэссенцию народа. Но жена сумела отговорить его от этой затеи, и он согласился, что, пожалуй, не очень-то хорошо превращать свадьбу в партийно-политический праздник, который может обернуться неизвестно чем. Дочерям тоже не хотелось устраивать из своего завоеванного счастья публичный спектакль.