Мартин Заландер - Готфрид Келлер

— Смотря по обстоятельствам! Если они начнут выступать попарно и вести себя как в карнавальном балагане или на иных мальчишечьих развлечениях, то должен признаться — Будьте добры, представьте мне ваше дополнительное предложение в письменном виде! — перебил сам себя председатель, когда оратор закончил выступление и сел на место. — Кто еще просит слова?

Послеобеденное заседание так затянулось, что по его окончании господа народные депутаты немедля отправились на вокзалы, чтобы доехать до родных мест. Ведь с тех пор как весь кантон был изрезан железнодорожными путями, уже не считалось благоприличным ночевать в столице, коль скоро можно за полчаса или за час добраться домой, а наутро столь же быстро вернуться.

Дабы не выставлять себя в невыгодном свете, братья Вайделих тоже почли необходимым поехать в свои округа, за компанию с коллегами по Совету. Вдобавок сложился обычай по дороге домой участвовать в разговорах, пусть даже только слушая, и, так сказать, до конца оставаться на посту.

Тем же вечером в Цайзиге родители молодых советников сидели за столом в огорчении, чуть ли не в скорби. Гордые сегодняшним событием, которое увенчало триумфом все их жертвы и надежды, они целый день ждали минуты, когда сыновья придут навестить и приветствовать отца и мать. Еще в обеденное время они держали наготове сытную еду и добрую выпивку и долго понапрасну медлили, но в конце концов сели за трапезу. Позднее они то и знай бросали дела и выбегали на улицу в надежде увидеть, как по дороге из города идут новоиспеченные важные персоны. Да только те не появились.

— Видно, не нашли времени, — сказал Якоб Вайделих, — они теперь по горло в делах!

Когда поздно вечером еще раз вышли на улицу и в тишине услыхали гудки и перестук колес последних поездов, добрые супруги уже понимали, что не увидят сыновей. Жена утерла глаза, что с незапамятных времен случалось, только когда она чистила лук; ей мнилось, будто сыновья исчезли навсегда, укатили в неведомые края.

— Завтра опять приедут, — сказал Якоб, — и послезавтра, поди, тоже.

— Кто знает, подумают ли они о нас! Сдается мне, будто им уже нет до нас дела!

Жена тихонько воротилась в дом, чтобы никто не заметил ее огорчения и не догадался о его причинах, а через несколько минут ее примеру последовал и муж. Вместе они отведали хорошего вина, приготовленного для сыновей.

— И на что им, ровно бездельникам каким, каждый день мотаться туда-сюда? — сердито вскричала мать, — Ведь как удобно заночевать у нас и деньги попусту не тратить.

— Ничего ты не понимаешь! Им же надо проверить, что делается у них в конторах, а завтра с утречка, перед отъездом, назначить конторщикам работу. Оно и лучше, чем если б они три-четыре дня кряду там не появлялись! Для чего иначе нужны железные дороги, ради которых общины и государство по уши в долги влезли? Им это теперь на пользу, могут себе спокойненько целый день сидеть в ратуше, а вечером и утром все ж таки часок-другой поработать дома! Ответственность-то на них немалая!

В доме Мартина Заландера этот день тоже оставил примечательный след. Когда все семейство сидело за обедом, он достал из кармана газету, вышедшую в одиннадцать утра. Бросил взгляд на новейшие сообщения, в том числе об открытии заседаний Большого совета, а также о двух-трех первых решениях; вступление в должность двух молодых депутатов — нотариусов также было упомянуто.

Заландер знал о выборах, но как-то не подумал о том, что сессия открылась нынче и братья Вайделих в ней участвуют. А потому известие застало его врасплох. Нежеланные возлюбленные дочерей не только выступили как его покровители и едва не помогли ему войти в Большой совет, но теперь сами в нем заседали, тогда как он, испытанный и опытный демократ, отец, должен читать в газетах, что там происходит. На глазах у женской части семейства в его душу совершенно по-человечески закралась неприятная ревность.

— Что там в газете? Отчего у тебя такое обеспокоенное лицо? — спросила г-жа Мария, посмотрев на него, потому что заметила, как дочери исподтишка за ним наблюдают.

— У меня? — сказал он, не отрывая взгляда от газеты. — Да нет там ничего особенного! Просто читаю, что молодые Вайделихи нынче водворились в Совете!

Лишь теперь он поднял голову, так как жена шевельнулась, точно в испуге. И оба они увидели, что глаза девушек странно поблескивают, а губы подрагивают, словно говоря: ну теперь-то они достаточно взрослые?

— Суп пересолен, Магдалена, заберите у меня тарелку! — приказала мать вошедшей кухарке. Та взяла тарелку и ложку, попробовала суп.

— Не понимаю, — сказала она, — я точно солила не больше обычного!

— Тем не менее суп пересолен! У меня вообще пропал аппетит! — С этими словами г-жа Заландер отложила салфетку и встала.

— Мария, не глупи, поешь! Или тебе нездоровится? — воскликнул Мартин, заметив, что жена побледнела. Встревоженный, он встал, дочери тоже изменились в лице и отодвинули стулья, собираясь помочь матери. Но та неожиданно справилась с собою.

— Сидите и ешьте, — сказала она, — я тоже постараюсь, насколько могу.

Все опять расселись по местам, взволнованная мать немного успокоилась и продолжала:

— Вижу, не отказываетесь вы от своего намерения, и все идет своим чередом. Коли имеете что сказать, говорите открыто, я более не вмешиваюсь, предоставляю вашему отцу слово и дело, коли надобно что-то делать!

— Не говори так! — сказал Мартин. — Не будем ссориться на глазах у детей! Ну так как же, — обратился он к дочерям, — что происходит с молодыми людьми, с близнецами?

Секунду-другую царила тишина. Потом барышня Зетти собралась с духом.

— Дорогие родители! — сказала она, потупив взор, а Нетти с сильно бьющимся сердцем сидела рядом. — Время настало. В следующее воскресенье они придут просить нашей руки. Пожалуйста, не противьтесь!

Вновь короткое молчание. Потом Заландер проговорил:

— Ну что ж, пусть приходят! Но до тех пор вашим родителям, полагаю, позволено еще немного подумать да и после испросить обычное время на размышление, коль скоро это представится желательным.

— О, мы отнюдь не хотим торопить события! — воскликнула Неттхен.

— Вот и хорошо, кушай, а то остынет! — заключил Заландер и в одиночку продолжил трапезу, поскольку дочери ликовали, а мать снова встала и молча занялась чем-то в комнате.

С этой минуты дочери выказывали отцу с матерью покорность и любовь. При том что твердо решили отстаивать свое личное право, они все же правильно понимали разницу между мирным уходом из родительского дома и резким разрывом. Вдобавок совесть у обеих вновь была чиста, с возлюбленными они не встречались, а переписку ограничили необходимым минимумом. Как бы для компенсации они в погожие утра или вечера поднимались иной раз на горный гребень, откуда могли видеть дом нотариуса в Линденберге и дом в Лаутеншпиле. У каждой через плечо на тонком ремешке висел бинокль, и, очутившись наверху, обе с увлечением вглядывались в голубую даль, и голубизна эта делала отдаленные предметы их любви еще тысячекрат прекраснее. Нетти умудрялась в бинокль сосчитать окна Юлианова дома; сестре сосчитать Исидоровы окна не удавалось, потому что об эту пору его дом находился в тени. Зато она видела в Лаутеншпиле белый дымок и отчетливо различала солнечный луч, игравший на пруду и среди деревьев.