Любовь прекраснее меча - Андрей Легостаев

Умирающий замолчал. Уррий не перебивал. Никто не смел даже кашлянуть, казалось, все присутствующие прекратили даже дышать.

Наконец, граф продолжил:

— Внизу, в пещере, в склепе Гаррета Сидморта, на самом деле нет гроба… такого Сидморта не было никогда… Там ступеньки вниз и каменная дверь… Надо снять накладку и приложить перстень к двери в центре… там увидишь. Алан Сидморт сказал сыну, что лучше не открывать ту дверь, только в случае, когда ничего другого не остается… Я не знаю, что там, за каменным входом — подземный ход или заточенная страшная нечисть, способная стереть врагов с лица земли… Не знаю… Но, возможно, тебе предстоит узнать… Скорее всего, там подземный ход…

Говорить графу было тяжело, он замолчал и вновь закрыл глаза.

Уррий осторожно подковырнул ногтем узорчатую золотую накладку перстня. В синем полупрозрачном камне, словно была замурована крохотная зеленая змейка, свернувшаяся спиралью… Этот знак Уррию уже знаком. Уррий оторвал взгляд от загадочного талисмана и посмотрел на отца.

Уррию захотелось закричать, но он сдержался.

Зато графиня запричитала горестно и громко — граф Маридунский умер.

Координатор Фоор был разочарован. Такие усилия и только ради того, чтобы узнать, что предусмотрительный Алвисид устроил потайной выход на случай осады замка.

Да, такие же каменные выходы со змейкой в центре есть в каждом каталоге алголиан — только никто никогда не мог их открыть, и никто не знал, что находится за таинственной дверью… Что ж, хоть эта загадка теперь решена…

Фоор открыл глаза и затуманенным взором посмотрел на Хамрая. Потом на Уррия, глядящего на мертвого отца. Координатор подумал, что может утешиться — он не зря бился столько времени со смертью за сэра Отлака. Он дал возможность наследнику Алвисида проститься с отцом. С отцом, который достоин всяческого уважения.

Эмрис закрыл от боли глаза. Да, не его отец умер. Его отец — верховный король Британии подло убит саксами в Камелоте. Нет, кто бы ни был отец по крови — того он не знал! А сэр Отлак воспитал его, и все, что в нем, Эмрисе есть — плохого и хорошего — все от сэра Отлака.

Эмрис понял, что большая и очень важная часть его жизни ушла безвозвратно. Что вместе с сэром Отлаком умер и мальчишка Эмрис, неизвестно чей сын. Теперь нет Эмриса — есть верховный король Британии Этвард. Но Боже Великий, как больно!

«Да, — думал сэр Гловер, — турнирное соперничество графов Камулодунских и графов Маридунских прекратилось надолго, бычья требуха! Славный был боец! И сын его, Педивер, тоже был не плох, да упокоится душа его в райских кущах! Когда еще теперь младший Сидморт выйдет на ристалище, доживу ли?»

Сэр Гловер явно недооценивал Уррия.

Со смертью графа кончилась целая эпоха в жизни королевства! И все в огромном зале почувствовали образовавшуюся пустоту…

Ламорак стоял в задних рядах и смотрел на Уррия. Сердце Ламорака уже не способно было воспринимать горе. Мир рухнул для него со смертью его, Ламорака, отца — короля Пенландриса. Битву Ламорак провел в тумане — от сакских мечей не бегал, но и смерти не искал. А теперь смотрел на умершего от боевых ран, в почете, отце Уррия и думал: а где увезенное варлаками тело его отца, не надругались бы над ним… И, кстати, а где тело двойника Ламорака?.. Он совсем забыл об этом…

Варлаки, подскакав к шатру Иглангера, остановили коней.

Герцог лишь кивнул и вновь обратил взор к замку. Нельзя сказать, чтобы тело короля Пенландриса грубо скинули с коня, но и особого почтения в движениях варлаков не было.

Сэр Катифен закусил губу.

Он один остался с господином, если не считать оруженосцев. Остальные воины дружины короля Сегонтиумского из Камелота отправились в замок Пенландриса — отвезти тело принца Селиванта и защитить королеву в случае опасности, время смутное. И якобы должны подъехать к Рэдвэллу с минуты на минуту.

Однако, сэр Катифен догадывался — король Пенландрис опасался, что в решающий момент его воины могут отказаться сражаться против соотечественников. Вон Селивант — знал, молчал, и даже вроде соглашался, а когда дошло до дела, не смог пойти на предательство.

— Предательство! — вырвалось у Пенландриса, когда он был наедине с сэром Катифеном и наливался любимым элем. — Знал бы, паршивец, что такое предательство!..

Коня Пенландриса, как и тело короля, оставили без присмотра — до них ли, озерное чудовище давит бойцов!

Сэр Катифен поймал жеребца за уздцы, с трудом (король все-таки был грузен)

Закинул тело мертвого повелителя в седло. Закрепил, чтобы не свалился. Поискал глазами оруженосцев короля. Не нашел, махнул рукой и повел коня с неживым седоком. Сел на своего коня — меч, которым он почти не пользовался, и арфа, почерневшая от употребления, были приторочены к седлу. Подумал, спешился, надел перевязь с мечом, арфу закинул за спину, взял уздечку коня повелителя и, не глядя на разворачивающуюся битву с драконом, пошел к дороге.

Идти до замка Пенландриса было далеко. Сэр Катифен не торопился.

Где-то впереди зализывала раны армия разбойников. Покойникам живые враги не страшны.

Сэр Катифен считал себя тоже покойником.

Он достиг уже границ королевства Пенландриса, когда его догнали оруженосцы короля.

Они остановили коней, один из них вел под уздцы коня Катифена.

На предложение сесть на коня и присоединиться к ним, Катифен помотал головой.

Оруженосцы сообщили, что бритты вышли на битву, что сами сегонтиумцы в сражение против собратьев не пошли — ради чего, если повелитель мертв?

И поскакали дальше: нести в королевский замок горестную весть.

До замка Пенландриса сэр Катифен добрался глубокой ночью — почти перед самым рассветом.

Королева спала. Или просто не пожелала выйти.

Слуга предложил Катифену еды, но верный вассал не захотел расставаться со своим сюзереном.

Тело короля омыли, одели в парадные одежды и отнесли в часовню.

Сэр Катифен остался с мертвым господином наедине. Все заботы были позади. Ничто больше не лежало на совести доблестного рыцаря.

Он долго стоял на коленях перед мертвым телом.

Потом снял арфу, пробежался пальцами по струнам.

Он не мог осуждать господина. И обсуждать с кем бы то ни было его поступки.

Но вот вчера король был на коне… Победителем. А сегодня он хладный труп.

Убитый собственным сыном… Взлет и паденье. Любой взлет чреват паденьем, после которого не взлетишь. И рассчитывать на упокоение в раю нет причин…

И на добрую память потомков тоже — одним движением зачеркнута славная жизнь.

Но кто знал доподлинно жизнь Пенландриса, его душу, его далеко простирающиеся планы?

Катифен, доверенный короля, почти друг, порывов Пенландриса и глубинных мотивов его действий не знал. И не осуждал своего господина — в случае успеха задуманного дерзкого плана… В пору было закружиться самой трезвой голове — победителей не судят, некому.