Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач - Пол Каланити

Мы с Люси пришли к Эмме в понедельник. Она подтвердила план, который мы с женой продумали: бронхоскопическая биопсия, тест на мутации, возможная химио-терапия. Главная причина, по которой я пришел к Эмме, заключалась в том, что мне нужен был ее совет. Я сказал ей, что ушел из нейрохирургии.

«Ладно, – сказала она. – Это нормально. Вы можете перестать заниматься нейрохирургией при условии, что вы нашли для себя что-то более значимое. Но только не из-за того, что вы больны. Поверьте, сейчас вы не более больны, чем неделю назад. Это ухаб на дороге, но вы все еще можете двигаться по запланированной траектории. Нейрохирургия всегда была важна для вас».

И снова я превратился из врача в пациента, из субъекта – в объект действия, из подлежащего – в прямое дополнение. Моя жизнь до болезни представляла собой линейную сумму сделанных мной выборов. В большинстве литературных произведений судьба главного героя зависит от человеческих поступков – его и других персонажей. Хоть Глостер из «Короля Лира» и сетует на судьбу, говоря: «Как мухам дети в шутку, нам боги любят крылья обрывать»[74], именно тщеславие Лира дает начало драматичности сюжета. От эпохи Просвещения и по сей день считалось, что человек занимает центральное место в мироздании. Однако теперь я словно оказался в другом мире, более древнем, где действия человека меркли перед сверхъестественными силами. И мир этот напоминал скорее греческую трагедию, чем пьесу Шекспира. Все усилия были тщетны в попытке Эдипа и его родителей спастись от судьбы; связаться с силами, управлявшими их жизнью, они могли лишь через оракулов и пророков, обладавших божественным видением. То, к чему я пришел, было вовсе не планом лечения (я достаточно читал, чтобы и самому догадаться, что меня ожидает), а успокоением, обретенным благодаря мудрости оракула.

«Это еще не конец», – сказала Эмма. Наверное, она произносила эти слова уже тысячу раз. В конце концов, я сам так часто говорил нечто подобное пациентам, искавшим ответы на вопросы, которые никто не мог им дать. «И даже не начало конца. Это просто конец начала», – добавила она.

И мне стало легче.

Через неделю после биопсии мне позвонила медсестра Алексис. Новых мутаций не обнаружили, поэтому химиотерапия была единственным возможным средством лечения. Ее уже назначили на понедельник. Я спросил Алексис о компонентах химиотерапии, но она сказала, что мне следует поговорить об этом с Эммой. Как оказалось, Эмма была на пути к озеру Тахо вместе с детьми, но она обещала связаться со мной в выходные.

На следующий день, в субботу, Эмма позвонила. Я задал ей вопрос о компонентах.

– А у вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу? – спросила она.

– Как я понимаю, нам нужно определиться, включать ли авастин, – сказал я. – Насколько мне известно, последнее исследование доказало его низкую эффективность и слишком сильное побочное действие, поэтому во многих больницах от него отказываются. Но я считаю, что это лишь одно исследование среди множества других, в которых он зарекомендовал себя с положительной стороны, и я все же склоняюсь к тому, чтобы включить его. Если я буду плохо его переносить, то смогу от него отказаться. Что вы об этом думаете?

– Да, вы правы. Кроме того, могут возникнуть проблемы со страховкой, если включить авастин в химиотерапию позднее. Это еще одна причина, по которой я советовала бы начать с него.

– Спасибо, что позвонили. Не буду больше вас отвлекать. Надеюсь, вы хорошо проводите время на озере.

– Спасибо, но мне хотелось сказать вам еще кое-что, – произнесла Эмма и ненадолго замолчала. – Я совершенно не против того, чтобы мы составляли план лечения вместе, ведь вы тоже врач и знаете, о чем говорите. Кроме того, речь идет о вашей жизни. Но поймите, если бы вы позволили мне просто быть вашим врачом, я бы порадовалась.

Я никогда и подумать не мог о том, чтобы перестать нести ответственность за ход своего лечения. Мне казалось, что все пациенты становятся экспертами в своих заболеваниях.

Когда я был еще совсем неопытным студентом, я, случалось, просил пациентов рассказать об их болезнях и средствах лечения, их синих пальцах и розовых пилюлях. Но как врач я никогда не ждал от пациентов, что они будут принимать самостоятельные решения: я всегда был готов отвечать за их здоровье. Теперь я пытался делать то же самое: я-врач готов нести ответственность за себя-пациента. Может, я был проклят каким-нибудь греческим богом, но отказаться от этой ответственности мне казалось неправильным и даже невозможным.

Химиотерапия началась в понедельник. Мама и Люси отправились в больницу вместе со мной. После того как мне поставили капельницу, я сел в кресло и начал ждать. Коктейль из лекарств должен был поступать в мою кровь на протяжении четырех с половиной часов. Чтобы скоротать время, я дремал, читал, бессмысленно смотрел вдаль или время от времени разговаривал с мамой и Люси. Другие пациенты в палате были в разном состоянии: кто-то лысым, кто-то – с красивой прической, кто-то совсем угасшим, кто-то – цветущим. Однако все они неподвижно лежали, пока в их вытянутые руки поступал яд из капельницы. Мне нужно было приходить в больницу на химиотерапию каждые три недели.

Последствия химиотерапии, а именно сильную усталость и ломоту в костях, я ощутил на следующий день. Пища, приносившая ранее удовольствие, стала на вкус как морская вода. Внезапно все мои любимые продукты оказались солеными. Люси подала мне на завтрак бублик со сливочным сыром, который показался мне куском соли. Я отложил его в сторону. Чтение было слишком утомительным. Я решил написать несколько страниц о терапевтическом потенциале нашего с Ви исследования для двух серьезных учебников по нейрохирургии, но и это мне не удалось. Просмотр телепередач и принудительное кормление заполняли мои дни. Нормальное самочувствие возвращалось ко мне всего за несколько дней до начала следующей химиотерапии.

Лечение продолжалось. Незначительных побочных эффектов было как раз достаточно, чтобы они не давали мне вернуться к работе. Руководство нейрохирургического отделения сообщило мне о том, что я соответствую всем государственным и местным требованиям для окончания резидентуры. Церемония вручения дипломов была назначена на субботу, двумя неделями ранее предполагаемой даты родов Люси.

День церемонии настал. Я стоял в нашей комнате и одевался для выпускного, самого значительного события семилетнего пребывания в резидентуре, когда меня одолел сильнейший приступ тошноты. Эта тошнота была не похожа на обычное следствие химиотерапии: в таком случае она накатывала и отступала, словно волна. У меня же началась неконтролируемая зеленая рвота с меловым привкусом, отличным от желудочного сока. Эти рвотные массы были из глубины моего желудочно-кишечного тракта.