Государи и кочевники. Перелом - Валентин Фёдорович Рыбин

около двадцати тысяч кибиток и вдвое больше людей, гудел от множества голосов. В этом гуде вдруг вырывалось и резало слух то конское ржанье, то крик осла, то плач, то чей-то окрик и брань. И над всем этим водопадом звуков висел дым от тысяч горящих тамдыров и очагов и пахло мясом, маслом и хлебом.

Подъехав к двум закопченным кибиткам, Оразмамед слез с коня и окликнул хозяйку:

— Ой, Алтын-дайза, жива-здорова? Принимай гостя!

Полная Цожилая женщина в бордовом кетени и стоптанных чувяках отошла от дымящегося тамдыра и, разглядев в потемках Оразмамеда, всполошилась.

— Джерен, где ты там ходишь? Не видишь разве — гость к нам пожаловал! И эти лентяи спрятались в кибитке, хоть бы коня у хана приняли да привязали! — вспомнила она о Кертыке и канонире.

Оба батрака тотчас выскочили из второй кибитки. Кертык взял под уздцы скакуна и привязал его к жерди, которая отгораживала кибитки от улицы.

— Оразмамед, какой чести мы удостоились, что ты навестил нас? — обрадованно спросил Кертык.

— Особой чести, — хмуро отозвался хан и вошел в кибитку к Алтын-дайзе.

Джерен прикрыла рукавом лицо перед ханом, но глаза ее сияли жаждой любопытства. Ей так и хотелось спросить: „Хан, неужели мой муж нашелся?“ Алтын-дайза думала о том же и тоже жадно заглядывала в глаза Оразмамеду.

С завидным проворством хозяйки расстелили на коврике са-чак, развернули платок с наломанным чуреком, поставили чайник с пиалами и белыми бухарскими конфетами. Оразмамед оглядел все это, поблагодарил за внимание к нему, но сесть за сачак отказался. Помедлив, сказал:

— Алтын-дайза, не гневись на меня. Не по своей воле я в твоей кибитке. Я послан сюда главным ханом и ишаном, чтобы взять у тебя пушкаря.

— Хан, зачем тебе мой пушкарь? — испугалась Алтын-дайза.

— Не надо спрашивать, дайза, ибо ответ тебе покажется гораздо страшнее моей просьбы.

— Да что ты мне зубы заговариваешь?! — тотчас рассердилась Алтын-дайза. — Мы-то его как знатного человека встретили! Чай, чурек подали, а он последнего батрака пришел отбирать!

Джерен сразу выбежала из кибитки — и к батракам, которые стояли во дворе возле скакуна. Караковый жеребец ахалтекинской породы был высок в холке и необыкновенно красив своей статью.

— Кертык, Петька, беда! — сказала шепотом Джерен. — Оразмамед не с добрым умыслом к нам пришел. Пушкаря, говорит, отдайте.

— Да ты что, Джерен?! — не поверил Кертык. — Оразмамед всегда считался нашим покровителем.

Кертык вошел в кибитку к хозяйкам, чтобы спросить, зачем понадобился хану Петин, и тут Оразмамед сурово проговорил:

— Кертык, ты тоже со мной пойдешь!

— Оразмамед, да скажи, чем мы провинились? — взмолился Кертык.

— Вам все надо знать! — вспылил он. — Ну так знайте. Совет ханов повелел мне уничтожить всех христиан. Где еще два солдата, которые с пушкарем пришли в Геок-Тепе?

— Если б знал, все равно бы не сказал, — с вызовом и обидой сказал Кертык. — А еще говорил, русских уважаешь…

— Ладно, шагай! — Оразмамед вынул из-под кушака тяжелый пистолет и толкнул дулом в спину Кертыка. — Иди, говорю, бахши… Иди!

Кертык, злясь и недоумевая, подчинился. Канонир, видя, что друг его сник, тоже сдался.

— Оразмамед, что плохого я вам сделал? — залепетал он. — За четыре месяца я слова против никому не сказал. Всю работу выполнял, дней и ночей не видел, всегда при деле.

— Иди, иди, — толкнул его Оразмамед. — Слышишь, святой ахун[18] к чему народ призывает?

По всей крепости разносился громкий голос святого ахуна:

— Илля, ильляха, Аллаха акбер, Аллаха акбер![19] Послушайте, мусульмане, что скажет вам наш несравненный в геройстве и мудрости Омар!

Тотчас разнесся голос ишана:

— Люди Ахала! Мы потеряли наших лучших сынов, да продлится их жизнь в кущах рая. Но мы возьмем за каждую мусульманскую жизнь десять христианских — такова воля всемилостивого, всевышнего!

Петип понял: это приговор ему и пленным, замотал головой и задрожал в страхе:

— Нет, Оразмамед, нет… Не хочу умирать… Куда ты меня ведешь?!

— Шагай, шагай, да побыстрей, иначе тебя растерзают муллы и их прислужники. Шагай, да говори поживей, где живут два других солдата!

— У бая Гельды один, а другой у Чарымереген-бая, — с трудом выговорил канонир.

Оразмамед прогнал батраков до своих кибиток, посадил обоих под замок и ушел. Через час вернулся с двумя другими пленными. Джигиты Оразмамеда вывели из кибиток Петина и Кертыка.

— Давай, давай побыстрей, — заторопился Оразмамед. — Сейчас в пески пойдем, там перестанешь плакать, пушкарь.

Оразмамед сел на скакуна. Вскочили в седла и джигиты. Троих пленных солдат и Кертыка пустили впереди себя и погнали к северным воротам крепости. Они были распахнуты, и возле огромной боковой створки стоял стражник.

— Куда ведешь капыров, хан? — спросил он несмело.

— В пески и дальше, на тот свет, такова воля хана и ишана.

Всадники, гоня пленных, а вместе с ними и Кертыка, миновали кладбище, выехали на простор и тут остановились. Быстро слезли с коней, зарядили винтовки.

— Давайте садитесь на наших лошадей все четверо! — распорядился Оразмамед. — Живей, живей, чего растерялись? Не думайте, что Оразмамед ваш враг. Мне русские сделали большое добро, спасли от смерти, я тоже в долгу не остался. Кертык, конь, на котором ты сидишь, — мой лучший конь. На нем я ездил в Чарджуй, с ним был в Боджнурде и Хиве. Приедешь к русским, сразу найди доктора Судиски, скажи ему: „Это подарок от Оразмамеда“. Теперь быстро скачите в Вами! Ну, давай, давай!

Всадники с места взяли в галоп. Только и услышали, как громыхнули сзади ружейные выстрелы: один, второй, третий. И догадались сразу — это Оразмамед и его джигиты разрядили винтовки стрельбой вверх: дали знать в Денгли-Тепе, что с пленными покончено…

В Бами беглецы приехали на рассвете. Стали приближаться к селению, и тут заметили их казаки. Конный дозор кинулся на чужаков, оцепляя со всех сторон. Петин остановил лошаденку, сказал взволнованно:

— Все, братва: дальше ни с места, иначе перестреляют, как куропаток. А еще будет лучше, если вовсе слезем с лошадей. — И Петин спрыгнул наземь.

— Я думаю, братушки, рубаху белую надо вверх поднять, — предложил один из солдат.

— А что ж, давай, сымай, — поддержал его другой.

Казаки, приблизившись и увидев, что им машут, остановились. Затем один, старший в отряде, прокричал, чтобы подошел кто-либо. Петин передал поводья Кертыку и направился к ним. Он еще и слова не успел вымолвить подходя, а его уже узнали:

— Робяты, да это же канонир наш, Петин! — закричал один из всадников. — Ей-богу, он!

— Боже ж мой, и впрямь канонир пропавший! — воскликнул другой.

Схватили его в охапку, начали обнимать. Тут и остальные подошли. И тех двух