Танцующие медведи. Опыт обретения свободы - Витольд Шабловский

На середину девяностых пришелся пик безработицы.

Владислава:

– Сейчас, к счастью, все изменилось. Появились курсы для бывших шахтеров. Можно выучиться на строителя, сварщика, кондитера. Многие нашли работу.

Дорогая люстра и день рождения профессора

– Если русским тут плохо, пусть валят в Россию, – заявляет Март Пехтер, стопроцентный эстонец.

Мы сидим в баре Moscow – излюбленном месте таллинских сливок общества. Дорогие люстры, официантки в коротких юбках, на потолке хрустальные зеркала. Блеск и великолепие.

Март – студент политологии. Как и у восьмидесяти пяти процентов эстонцев, у него среди знакомых нет ни одного русского. Он этого и не хочет, несмотря на то, что половину населения его родного города составляют русские.

– У меня есть сосед. Как-то раз я сказал ему по-эстонски “привет” – tere. А он сделал вид, что не понимает. Да какого черта! Мы живем в независимой Эстонии. Мы здесь будем говорить по-эстонски!

Бронзовый солдат? Март каждый день проходил мимо него по пути в университет. Раз в году он видел кучку золотозубых дедков, позвякивающих медалями, и женщин с букетами гвоздик. Они встречались 9 мая. Марту и в голову не могло прийти, что этим беспомощным пережиткам прошлого нужно запрещать праздновать их годовщины. Он воспринимал их как своего рода фольклор.

Все изменилось год назад.

– Правые провели акцию протеста против ветеранов. Полиция их задержала. Вроде ничего такого, но СМИ преподнесли это так: эстонская полиция хватает эстонскую молодежь, чтобы оккупанты могли возложить цветы.

– И что?

– Я тоже считаю, что так быть не должно. Сам я очень плохо помню СССР. Только первомайские демонстрации. Я их обожал. Таллин был серый и унылый, а демонстрации веселые и яркие. Еще я помню “Балтийский путь”. Два миллиона человек из Литвы, Латвии и Эстонии выстроились в живую цепь, держась за руки. Это была мирная демонстрация длиной в 600 километров. Мы пели, было прекрасно. Огромная радость для ребенка. Даже русские стояли с нами. Они тоже знали, что СССР – ужасное дерьмо. Еще я помню, как мой отец ругал русского начальника. Он работал в научном институте. Все должности, начиная с доцентов и выше, занимали русские. У них тут была райская жизнь. Как-то раз отец пошел к начальнику, профессору Антонову, и спрашивает, каковы его шансы на повышение. А профессор ему: “Товарищ, в клубе я вас не вижу. На моем дне рождения вас не было. Я вас почти не знаю! Откуда мне знать, достойны вы повышения или нет?” Мой друг говорит, что все дело в разнице темпераментов. Мол, русские любят устраивать застолья, брататься, хлопать друг друга по плечам. Для них это важно.

Эстонцы холодные. Мы не открываемся, даже если выпьем много водки. Нам в голову не придет рассказывать кому-то о своих проблемах.

Но сегодня отец говорит, что он бы оставил Бронзового солдата. Потому что это солдат-идеалист, а не оккупант. Оккупанты и любители наживы шли за ним.

– А ты? Как считаешь?

– С русских нужно сбить спесь. Каждый четвертый из них не говорит по-эстонски. Не знает ни слова. Так нельзя! Несколько фраз каждый может выучить. Они себя мнят великой державой. Видите ли, учить эстонский – ниже их достоинства. Нужно порой напоминать, что здесь им не Россия.

– Они помнят, у половины нет паспорта.

– А с какой стати он у них должен быть? Эстонский они не учили, думали, что Россия сюда вернется. Не верили, что СССР на самом деле развалился. А теперь знают, что Россия их чуть что поддержит. Если бы не Большой Брат за границей, мы бы уже давно договорились.

Два шахтера и пьяные братья

Вечером молодежь в Кохтла-Ярве выбирает между баром Alex и парком, окруженным сталинками. Как правило, они выбирают парк: здесь ни за что не нужно платить. Сидят на лавках за памятником “Слава труду”, изображающим двух шахтеров, которые гордо подняли над головой тяжелые кайла. Жители называют их “Двое непьющих”. Они, с высоты своего воздержания, годами наблюдали за первомайскими демонстрациями. С 1991 года в праздничные дни рядом с ними развевается эстонский флаг. С этого флага я и начинаю разговор со старшеклассниками.

Юлия:

– У меня он ассоциируется с преследованием родителей. Папа был прекрасным хирургом, окончил академию в Петербурге. Не смог выучить язык, и его уволили. Даже не посмотрели, что среди его пациентов – одни русские. Теперь он инструктор по вождению.

Саша:

– Это флаг моей страны. А то, что моя страна не всегда ко мне справедлива, это уже другой вопрос.

Иван:

– Эстонцы – фашисты. Но это и наша страна. Мы должны их цивилизовать.

– Фашисты? – пытаюсь понять я.

Иван:

– Да. Они никогда не боролись с фашизмом. Не поддерживали Красную армию…

– Потому что не хотели в Страну Советов.

Иван:

– Потому что они фашисты. Каждый год они проводят тут съезд ветеранов СС.

Иван самый радикальный из всех. Он единственный участвовал в беспорядках в Таллине. У остальных есть дела поважнее, чем Бронзовый солдат.

Миша:

– Месяц назад я получил эстонский паспорт. Экзамен теперь сделали попроще. На каникулы поеду к двоюродному брату в Лондон. Заработаю немножко.

Настя:

– У меня нет паспорта. Я еще не решила, какой выбрать. В России у меня много родственников. Но Запад тоже манит. Наверное, все-таки возьму российский. Я хочу стать актрисой, а лучший институт – в Москве.

Вероника:

– У меня тоже нет паспорта. Жду, пока моя мама его получит. Не хочу, чтобы у нас было разное гражданство. Я родилась уже в независимой Эстонии и могла бы получить паспорт сразу. Но я жду. Такой вот гражданский протест.

Я спрашиваю школьников, кем они себя больше чувствуют: русскими или европейцами? Только Саша чувствует себя больше русским.

Саша:

– Дяди, тети, бабушка, дедушка – все русские. То, что мои родители живут здесь, это скорее случайность из-за работы. Они хотят выйти на пенсию и вернуться в Россию.

Так, как Саша, отвечают всего десять процентов русских. По данным исследования 2005 года, почти семьдесят процентов русских идентифицируют себя с независимой Эстонией, невзирая на то, что только у половины из них есть эстонское гражданство.

Настя:

– Даже с российским паспортом я буду чувствовать себя европейкой. Мы очень отличаемся от наших родственников из России. Им мы не очень-то нравимся. Они завидуют нашему эстонскому благополучию. Бабушка зовет меня “моя маленькая эстоночка”.

Миша:

– Погостив у двоюродных братьев в Подмосковье, я понял, как сильно от них отличаюсь. Для меня интернет, чат, скайп обычные вещи. Они – мои ровесники, но понятия не имеют, что это такое и с чем это едят.