Италия. Враг поневоле - Александр Широкорад

Увы, ни Суворов, ни Павел I не думали о политических целях войны и не пытались определить их письменным соглашением с австрийцами. Что же касается императора Франца и его министра иностранных дел Иоганна Тугута, то они еще до приезда Суворова в Вену решили держать его за «болвана», то есть попросту русские должны были таскать из огня каштаны для Вены, а потом убраться восвояси не солоно хлебавши.

24 марта Суворов покинул Вену и 3 апреля прибыл в итальянский город Верону, где расположились штабы русских и австрийских войск.

4 апреля Суворов обратился с воззванием к итальянским народам: «Вооружитесь, народы италийские! Стремитесь к соединению под знаменами, несомыми на брань за Бога и веру. И вы подобающе восторжествуете над враждебными их сонмами. Для защиты своей веры, для восстановления ваших законных правительств, для возвращения собственности вашей сражается и проливает ныне кровь свою союзное воинство двух августейших монархов.

Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами?..

Но внимайте! Если бы кто из вас был настолько вероломен, что поднял бы оружие противу августейшего монарха, или другим способом старался содействовать намерениям французской республики, тот, несмотря на состояние, ни на род, ни на звание, расстрелян будет и все имения его взяты в казну»[59].

Об участии русских войск в казнях итальянских республиканцев и сочувствовавших им я данных не нашел — понятно, что ни царским, ни советским историкам писать об этом было явно не с руки.

4 июня в местечке Валеджио Суворов принял командование войсками. К Валеджио подошел русский корпус Розенберга численностью в 22 тысячи человек при 44 полевых орудиях. Имея 48,5 тысячи человек, Суворов решил начать наступление, не считаясь ни с какими инструкциями гофкригсрата.

«Французы отступали к Адде, истребляя или бросая из запасов все то, чего не могли поднять, и удерживая в своих руках лишь тыльные крепости. Первым таким пунктом на пути союзников была Брешиа, значительный город с цитаделью. Понимая цену впечатления, которое должна была произвести первая его боевая встреча с Французами, Суворов приказал штурмовать Брешию, если она не сдастся добровольно, и поручил это дело Краю. Австрийцы подойдя к городу, открыли по нем артиллерийский огонь и заняли командующие высоты с северной стороны; Багратион расположился с западной и преградил Французам пути отступления. Французский генерал Бузэ не мог с малыми силами оборонять обширного города, а потому отступил в цитадель. Жители города, раздраженные поборами и насилиями Французов, отворили союзникам городские ворота и опустили мосты, а сами бросились грабить дома французских сторонников и рубить деревья вольности. Австрийцы и Багратион одновременно вошли в город и стали готовиться к штурму цитадели, так как на предложение сдаться — Бузэ отвечал выстрелами»[60].

В конце концов, гарнизон Бреши (1264 человека вместе с ранеными и больными) сдался. Трофеями союзников стали 46 пушек.

В захваченном городе Суворов приказал всем итальянцам сдать оружие и восстановил «прежнее», то есть австрийское, правление.

14 апреля союзные войска вышли к реке Адде. Французские войска численностью в 28 тыс. человек расположились за рекой на фронте в 80–100 км. Командовал ими генерал Шерер. Суворов принял решение прорвать оборону французов на широком фронте, нанеся удары на участке Лекко — Кассано.

В ходе двухдневного (15–16 апреля) сражения войска Суворова форсировали Адду и разгромили корпус Шерера. Французы потеряли около двух тысяч человек убитыми, пять тысяч пленными и 27 орудий.

15 апреля Шерер был смещен, и командование принял Моро. Все его попытки сосредоточить французские войска у Треццо и Кассано в целях оказания сопротивления войскам Суворова были безуспешны.

Суворов писал: «Адда — Рубикон. Мы ее перешли на грудях неприятеля, при Кассано (как здесь называют); слабейшею колонною разбили его армию, что отворило нам путь в Милан».

«Французы быстро отступали на Павию и чрез Милан на Буфалору; но их опережали вести о происшедшем разгроме. В столице Цисальпийской республики, Милане, произошло страшное смятение; члены Цисальпийской директории, Французы, их приверженцы и вообще горячие республиканцы, бросились бежать в Турин, под покровительством отступавших французских войск. Хотя для путевых сборов беглецы имели лишь несколько часов времени, следовательно не могли забрать с собою слишком много тяжестей, однако транспорт все-таки образовался такой большой, что сильно затруднил движение французской колонны, следовавшей на Турин. Как только Французы вышли из Милана, оставив в цитадели 2400 гарнизона, а в городе больше 400 больных и раненых, — появились казаки, в числе нескольких сотен. Найдя городские ворота запертыми, они стали их отбивать и потом ворвались в улицы. Здесь встретили они французских офицеров и солдат, которые вышли из цитадели или не успели еще туда войти; произошло несколько мелких схваток и забрано больше 30 пленных. Затем, очистив город от Французов, казаки окружили цитадель и таким образом провели ночь. Появление казаков произвело народное восстание; противники Французов бросились истреблять всякие наружные знаки и эмблемы республиканского правления и преследовать тех из выдающихся республиканских деятелей, которые не выехали из города. Казакам же пришлось оберегать и защищать преследуемых…

Рано утром 18 числа, в Светлое Христово Воскресенье, громадные толпы повалили за город, с духовенством во главе, которому предшествовали кресты и хоругви. Австрийские войска уже двигались к городу; встреча произошла на дороге. Суворов слез с коня, подошел к архиепископу, принял благословение, приложился к распятию, поцеловал руку архипастыря и сказал несколько слов, приличных случаю. Продолжая путь в сопровождении войск и возвращавшегося вместе с ними народа, Суворов был встречен у городских ворот Меласом, причем произошел комический случай: видя, что фельдмаршал хочет его обнять, Мелас потянулся к нему с лошади, но потерял равновесие и свалился наземь. Вступление в город было еще торжественнее загородной встречи….

Суворову оказан был в Милане совершенно такой же блестящий, шумный прием, как три года назад Бонапарту, и конечно, значительная доля восторженно встречавших и приветствовавших состояла в обоих случаях из одних и тех же людей. Тогда возбудительно действовали увлечение утопией, фанатизм свободы, равенства и братства; теперь — религиозный фанатизм и разочарование, как последствие не сбывшихся чрезмерных надежд и ожиданий»[61].

Суворову представили трех сдавшихся французских генералов во главе с Серюрье. Последний заметил, что Суворов действовал весьма рискованно. Фельдмаршал с иронией ответил: «Что делать… Мы, русские, без правил и без тактики: я еще из лучших». Прощаясь с Серюрье, Суворов сказал, что надеется встретиться с ним в Париже.