Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу - Петра Куве

Через месяц Фельтринелли получил телеграмму от Пастернака на итальянском языке: «По просьбе Гослитиздата… пожалуйста, задержите издание «Доктора Живаго» на полгода, до сентября 1957 г., и до выхода советского издания романа. Ответ шлите в Гослитиздат. Пастернак». Пастернак также написал Фельтринелли письмо на французском языке. Он объяснял, что послать телеграмму его вынудили и что на русском языке «Живаго» собираются выпустить с купюрами. Он предложил Фельтринелли согласиться на полугодовую задержку итальянского издания. А затем обратился к издателю с просьбой: «Тот ущерб, который будет мне причинен из-за купюр, окажется куда больше, если вы положите этот текст в основу итальянского издания. Я же по-прежнему хочу, чтобы ваше издание было строго верным подлиннику».

Видимо, на том этапе и Фельтринелли не сомневался в том, что «Живаго» на русском языке выйдет в сентябре. В ответном письме Пастернаку он соглашался с отсрочкой и просил Цветеремича поторопиться с переводом, чтобы итальянское издание вышло в свет сразу же после советского. В соответствии с международным издательским правом, Фельтринелли, чтобы подтвердить свои права, должен был выпустить книгу на итальянском в течение тридцати дней после издания книги в оригинале.

В апреле, в письме к одному из своих советских редакторов, Пастернак просил аванс за том его стихов, за перевод «Фауста» и даже за «Доктора Живаго» — хотя и признавал, что деньги за роман он вряд ли получит, ведь его окружает чистая «фантасмагория»[347]. В мае Фельтринелли встретился с Д'Анджело в Милане. Фельтринелли сказал Д'Анджело, что Цветеремич почти закончил перевод, а поэт Марио Сократе занимается стихами в конце «Доктора Живаго». Д'Анджело показалось, что Фельтринелли одновременно испытывает удовлетворение и облегчение. «Он уверяет меня[348], что, хотя и остается левым, он всегда будет бороться за свободу, и, как издатель, он будет бороться за свободу мысли и культуры».

В июне Фельтринелли написал в «Гослитиздат». Он согласился подождать с выходом «Доктора Живаго» до сентября. Кроме того, он предложил «дорогим товарищам» свое мнение о романе Пастернака. Его оценка, хотя в чем-то и совпадала с нормами советской эстетики, наверняка пришлась не по душе советским властям. «Он идеально изображает[349]природу, душу и историю России: герои, места и события переданы ясно и конкретно в тончайшем реалистическом духе. Его реализм перестает быть просто течением и превращается в искусство». Фельтринелли заметил, что роман, возможно, содержит некоторые противоречия, но после XX съезда и разоблачения сталинских преступлений раскрытие определенных фактов больше не удивляет и не возмущает. «Кроме того, западные читатели впервые услышат голос великого мастера, великого поэта, который в художественной форме анализирует Октябрьскую революцию, провозвестницу новой эпохи, в которой социализм становится единственной естественной формой общественной жизни. То, что автор далек от какой бы то ни было политической деятельности, служит для западных читателей гарантией искренности его суждений. Он вполне достоин доверия. Наши читатели не смогут не оценить эту величественную панораму событий из истории русского народа, которая переступает пределы всякого идеологического догматизма. Не останутся незамеченными и целостность романа, и излучаемая им позитивность. Роман подкрепляет убеждение в том, что путь, избранный вашим народом, стал для него прогрессивным, что история капитализма близится к концу и началась новая эпоха».

В заключение Фельтринелли написал: какие бы подозрения ни существовали в Москве, он никогда не собирался «придавать изданию сенсационный характер».

Пастернак поблагодарил Фельтринелли за согласие повременить с выходом книги, но намекнул, что выход романа в Москве в сентябре — это ложь: «Здесь, в России, роман не выйдет никогда[350], — написал он Фельтринелли в конце июня. — Беды и несчастья, которые, возможно, постигнут меня после того, как книга выйдет за границей, то есть без аналогичного издания в Советском Союзе, не должны беспокоить ни меня, ни вас. Важно то, что роман увидит свет. Не лишайте меня своей помощи».

Кроме того, Пастернак написал Андрею Синявскому, входившему в круг доверенных лиц: хотя многие считают, что хрущевская оттепель приведет к выходу новых книг, он «редко, периодически и с трудом[351]разделяет такое мнение». В письме Синявскому он также писал о том, что, по его мнению, об издании «Доктора Живаго» «не может быть и речи».

Атмосфера в Москве все больше сгущалась. Писателям и художникам становилось трудно. В мае 1957 года руководство партии, в том числе Хрущев, встретилось с правлением Союза советских писателей. Хрущев говорил почти два часа[352]. Недавно вышедший роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» он назвал «ложным по своей сути». В романе, в котором осуждалась бюрократия, его поклонники усматривали решительный разрыв с прошлым. Хрущев же упомянул о том, что в альманахе «Литературная Москва» много «идеологически вредных» произведений. Кроме того, генеральный секретарь сказал, что некоторые писатели как будто усвоили «огульное отрицание положительной роли И. В. Сталина в жизни нашей партии и страны».

В июне Гослитиздат отказался издавать однотомник избранных стихов Пастернака. Летом того же года в новом ежеквартальном польском журнале «Опинье» («Мнения») напечатали 35-страничный отрывок из «Доктора Живаго». В свое время, после приезда Д'Анджело, Пастернак передал рукопись романа польскому другу и переводчику. В номере «Мнений» за июль — сентябрь, посвященном польско-советской дружбе, отрывок из романа предварялся предисловием, в котором говорилось, что роман — «масштабная эпопея[353]о судьбе русской интеллигенции и ее идеологической трансформации, которая часто сопровождалась трагическими конфликтами». Номер журнала послали для ознакомления в ЦК КПСС. Отдел культуры ЦК выпустил служебную записку, в которой, в частности, говорилось: «Судя по характеру отбора произведений[354], опубликованных в первой книжке, ежеквартальнику «Опинье» придается враждебная нам направленность…» Отдел культуры «считал бы необходимым» «поручить советскому послу в Польше обратить внимание польских товарищей на недружественный характер журнала «Опинье» и в соответствующей форме высказать мысль о том, что критическое выступление польской партийной печати по поводу позиций журнала «Опинье» и прекращение дальнейшей публикации сочинения Пастернака было бы положительно встречено советской общественностью». Выходящая в Советском Союзе еженедельная «Литературная газета» также получила указания «обратить внимание польских товарищей на недружественный характер публикации». Польских переводчиков вызвали в Москву и сделали им выговор, журнал «Мнения» перестал выходить. Гнев властей вызвало и то, что некоторые стихи Пастернака из «Живаго» были напечатаны в эмигрантском журнале «Грани», выходившем в Западной Германии. Журнал считался органом воинствующего Народно-трудового союза российских солидаристов (НТС). Хотя Пастернак не давал согласия на публикацию и стихи появились без указания имени автора, их узнали.